Молодая женщина лежала неподвижно между бочками и мешками, куда ее швырнул ураган, настигший судно при прохождении Тропика Рака. Стояла середина июля, наступил сезон тропических ливней, скверное время, когда над Мексиканским заливом и Карибским морем властвуют бури и туманы.
Фаншон была вся перепачкана грязью, на ободранном лбу на глазах вспухала шишка, а когда женщину подняли, чтобы вынести на палубу, она пришла в себя и, громко вскрикнув, снова потеряла сознание. Только тогда заметили, что у нее сломана рука.
Горничную осторожно положили на кушетку и предоставили заботам женщин, которые старались облегчить ее страдания, забыв на время о естественном любопытстве и удивлении.
Анна и Мадалена с помощью самой Жюдит, прекрасно перенесшей тяготы путешествия, раздели нежданно-негаданно появившуюся на корабле пассажирку, как смогли, вымыли ее, переодели в чистую ночную рубашку, после чего капитан Малавуан занялся ее рукой — за долгие годы плавания он стал неплохо разбираться в медицине. Капитан вправил поврежденную кость — Фаншон при этом взвыла от боли, затем наложил шину и крепкую повязку.
— До Кай-Франсе она вполне дотянет, — заверил он Жюдит, внимательно наблюдавшую за происходящим. — А там настоящие врачи и больница. О вашей горничной позаботятся.
Жюдит задумчиво смотрела на Фаншон. Ее раздосадовало сообщение Жиля: даже не посоветовавшись с ней, он рассчитал девушку, а Жюдит ценила услуги камеристки и успела к ней привязаться. Объяснение мужа неприятно поразило ее — какой госпоже понравится, что секреты алькова обсуждаются на кухне, — но не оскорбило: она хорошо знала, как любит прислуга подсматривать за хозяевами и судачить о том, что удается узнать. Более того, в чрезмерном любопытстве Фаншон она видела неподдельный интерес и симпатию к себе. Жюдит и в голову не приходило, что камеристка может ревновать ее, она скорее жалела прислугу: наверняка Жиль ее выгнал, когда она возмутилась его грубым отношением к беременной жене.
С той страшной ночи в замке Тресессон после ее свадьбы с доктором Керноа Жюдит затаила подозрительность и настороженность к мужчинам.
Лишь огромная магнетическая сила Калиостро смогла избавить ее от ужасных кошмаров и ночных видений. Выздоровев, Жюдит решила следовать исключительно своим внутренним побуждениям, плохи они были или хороши: сближаться только с тем, кто ей нравится, мстить оскорбителю, не обременять себя при этом философскими, моральными или религиозными соображениями.
И потом, Жюдит не понравилось, что у нее деспотично отняли Фаншон, ставшую уже неотъемлемой частью того образа жизни, который ее устраивал. Заменившая Фаншон строгая и молчаливая Анна Готье ничем не напоминала прежнюю камеристку — веселую и всегда готовую пошутить, настоящую комедийную субретку, прекрасно сочетавшую в себе наперсницу, шута и расторопную прислугу. Что касается Мадалены, то Жюдит сразу почувствовала неприязнь к этой слишком красивой, тихой и молчаливой, никогда не смеявшейся девушке.
Столь не правдоподобное, почти сказочное появление своей бывшей камеристки Жюдит сочла настоящим подарком судьбы. Капитан закончил перевязку, Жюдит его поблагодарила и устроилась у изголовья раненой, предварительно отослав остальных женщин. Флакон с нашатырем, поднесенный к ее ноздрям в третий раз, привел Фаншон в чувство, и она тут же увидела лицо госпожи. Глаза горничной наполнились слезами.
— Мадам!.. О мадам! Это действительно вы? 01 Слава Богу! Я уже боялась, что никогда больше не увижу ни вас, ни солнца.
Она попыталась подняться, но сломанная рука причинила ей такую боль, что она со стоном упала на подушку.
— Успокойтесь, Фаншон, вы в безопасности.
Что за причуда скрываться в душном трюме, без света и в такую жару?! Вы же могли задохнуться.
— Знаю, мадам, знаю, но… мне так нужно было вас увидеть, чтобы сказать… Хозяин выгнал меня, даже не дал возможности оправдаться, не позволил увидеть мадам. Я так не могла… Да и куда мне идти? С тех пор как мы вместе, я очень к вам привязалась. О! Я очень страдала, но была готова страдать во сто раз больше. А все зря…
И Фаншон разрыдалась в три ручья. Жюдит стало жаль горничную, она отдала свой платок, и он промок в одно мгновение.
— Почему же зря?
— Но… но хозяин точно меня выгонит. Как только мы пристанем к берегу, он меня пересадит на другой корабль. Лучше бы меня не нашли!
На земле-то уж я бы нашла возможность увидеть вас, мадам, и все рассказать…
— Ну же, Фаншон, успокойтесь! Не терзайте себя. Не нужно заранее расстраиваться, ведь вы не знаете, как поведет себя мой муж.
— Нет, нет, я знаю… Он меня ненавидит, а все из-за этой девчонки, она тоже меня ненавидит.
Жюдит насторожилась и нахмурила брови.
— Из-за девчонки? Какой же это?
— Глупышки Мадалены, она ничего не поняла из того, что я ей сказала. Я знаю, она влюблена в господина, и хотела ей объяснить, что не стоит попусту терять время… хозяин любит и будет любить только госпожу. Конечно, это ей не понравилось, и она наговорила бог знает что…
Фаншон могла бы рассказывать еще долго, но Жюдит ее больше не слушала. Откровения служанки заставили ее другими глазами взглянуть на поведение Жиля. Жюдит вдруг вспомнила их недавний разговор: она призналась мужу в том, что глубоко и искренне продолжает любить того человека, хотя теперь не знает даже его имени, а Турнемин неожиданно бросил ей в ответ: «И я больше не люблю вас, дорогая. Постарайтесь удержать это в своей хорошенькой головке…» Она ему не поверила, сочла, что в нем говорит мужская гордость, но теперь это короткое объяснение приобретало иное значение и встревожило ее до глубины души.
Если он не любит ее, значит, полюбил другую.
Чутье подсказывало Жюдит, что этой другой вполне могла стать очаровательная блондинка, которую он откопал где-то в бретонской глуши и повез с собой на край света.
Чем больше молодая женщина размышляла, тем больше убеждалась что нашла ключ к разгадке. Весьма красноречивым выглядел теперь тот факт, что после заурядного доноса Жиль выгнал Фаншон, даже не выслушав ее. Наверное, он был вне себя от гнева, если так поступил, а тогда вывод напрашивается сам: Жиль влюбился. Жюдит больше в этом не сомневалась.
Фаншон замолчала и из-под полуприкрытых век следила за своей госпожой, на лице которой рассеивались последние тени сомнения. Когда Жюдит собралась уходить, Фаншон снова запричитала:
— Сжальтесь, госпожа, не позволяйте хозяину меня выгонять! Я умру… Я не виновата, что так привязана к вам…
— Отдохните, Фаншон. Во второй раз вас уже не выгонят. Вы останетесь со мной, я сама об этом позабочусь.
