Ознакомительная версия.
Это была первая записка от него! Маля не находила себе места от счастья. Она тоже была как в чаду.
Ах, как хорошо, что она не знала о другом письме, которое написал Ники в том же «чаду»!
Оно было адресовано великому князю Сергею Михайловичу и содержало в себе следующие строки: «Не знаю, как благодарить тебя и чем вознаградить. Н.».
Сергей немедленно понял смысл этого послания. После расставания с Малей он думал, что обожженное ревностью сердце не сможет болеть сильнее, но сейчас мучения стали непереносимыми: ведь в нем, оказывается, еще жила надежда на то, что Ники не станет возобновлять отношения с ней. Напрасно!
Чтобы избавиться от раздирающих душу воображаемых сцен их любовных игр, великий князь сел за письменный стол и начертал гордый, небрежный, великодушный ответ: «Я всего лишь исполнял твою просьбу».
На этом поставил точку и уже начал запечатывать послание, как вдруг не выдержал и приписал постскриптум: «А если в самом деле хочешь вознаградить меня, отдай ее мне, когда решишь жениться или надумаешь с ней расстаться».
Ники так и передернуло, когда он это прочел. На миг ревность всколыхнула то же отвращение к Мале, которое он испытывал, вернувшись в Россию и думая о тех «уроках в тишине», которые давал Серж, о той «науке страсти нежной», которую она осваивала под его утонченным руководством. Но теперь он уже стал другим… за одно любовное свидание она получила над ним полную власть! Не над сердцем, так над телом, над похотью его…
Но даже в этом всепоглощающем опьянении от того, что он ощущал себя полноценным мужчиной, Ники продолжал помнить о своем долге, о своей судьбе, о том, что путь долга и судьбы рано или поздно уведет его от Мали.
Поэтому он написал такой ответ: «Можешь в этом не сомневаться».
И Сергей Михайлович понял, что он прощен за то, что слишком хорошо исполнил просьбу своего родственника и господина.
* * *
А Маля потом часто получала записочки от Ники. Все их она берегла, хранила в особой шкатулке и часто перечитывала, давая себе слово, что будет хранить их вечно.
Если бы она могла заглянуть в будущее, то узнала бы, что утратит не только эти милые клочки бумаги, но и вообще все, что у нее было, даже подарки Ники, в том числе и золотой браслет с крупным сапфиром и двумя большими бриллиантами, его первый подарок, на котором она выгравировала две особенно дорогие ей памятные даты – их первой встречи в училище и его первого приезда к ней: 1890–1892.
В одном из писем Ники процитировал слова из арии Германна в «Пиковой даме»:
«Прости, небесное созданье, что я нарушил твой покой».
Он очень любил выступление Мали в этой опере: она танцевала в пасторали, в сцене бала первого акта. Танцовщицы в костюмах пастушек и в белых париках изображали фарфоровые статуэтки в стиле Людовика XV. Их выкатывали на сцену попарно на подставках, затем девушки спрыгивали и танцевали, в то время как хор пел: «Мой миленький дружок, любезный пастушок».
Исполнив пастораль, танцовщицы вскакивали обратно на подставку, и их увозили за кулисы. Ники очень любил эту сцену.
В другом письме он вспоминал любовь Андрия к польской панночке в гоголевском «Тарасе Бульбе» – ту любовь, ради которой он забыл всё: и отца, и семью, и боевых товарищей, даже родину. Маля не сразу поняла смысл его письма: «Вспомни Тараса Бульбу и что сделал Андрий, полюбивший польку».
А потом ее обожгло догадкой: «Да ведь он хочет на мне жениться! Ради меня – ради польки! – он готов отказаться от своих замыслов насчет гессенской принцессы!»
О боже мой! А ведь это только кажется, что она – всего лишь удачливая танцовщица и дочь зажиточного танцора. Родовитостью ее семья не уступит многим самым знатным семьям России!
Все Кшесинские отлично знали эту старинную историю и часто вспоминали ее в семейном кругу. Феликс Иванович пересказывал ее снова и снова – и никому не надоедало слушать:
– События эти произошли в первой половине XVIII века в Польше. Мой прадед, как старший в роду, унаследовал от своего отца, графа Красинского, крупное состояние, а его единственный младший брат получил лишь небольшую долю. Прадед вскоре после получения наследства овдовел и от тоски по любимой жене умер, оставив моего деда Войцеха на попечении преданного французского воспитателя. К осиротевшему двенадцатилетнему мальчику перешли обширные владения и крупное состояние графов Красинских. Но его дядя, считавший себя обездоленным и стремившийся захватить наследство Красинских, решил избавиться от Войцеха с помощью наемных убийц. Один из них, мучимый совестью, рассказал об этом воспитателю Войцеха, и тот решил, что единственным средством уберечь мальчика будет немедленное бегство из Польши, где ему грозила опасность, во Францию.
Собрав наспех кое-какие документы и то, что можно было захватить с собою, не привлекая внимания, француз бежал со своим воспитанником в 1748 году на родину и поселил мальчика в своей семье, имевшей дом под Парижем, в Нейи. Из предосторожности он записал Войцеха под именем Кшесинского.
После смерти воспитателя Войцех остался в Париже и там женился в 1763 году на польской эмигрантке Анне Зиомковской. В 1770 году у них родился сын Ян. Когда мой дед счел, что опасность миновала, он вернулся с сыном в Варшаву.
На родине выяснилось, что за время его полувекового безвестного отсутствия дядя выдал его за умершего и таким путем получил в наследство все имущество графов Красинских. Попытки деда вернуть себе отцовское состояние остались тщетными, так как при поспешном бегстве воспитатель не захватил с собою все необходимые документы. Между тем в Польше из-за войн и внутренних беспорядков погибло в огне и было утеряно много архивов, особенно церковных. Восстановить права деда в этих условиях оказалось невозможным. Дед все же имел некоторые документы, которые хранил в отдельной шкатулке, придавая им особую цену; шкатулку эту он завешал своему сыну Яну.
– «Береги ее как зеницу ока, после моей смерти она откроет тебе иной путь», – часто говорил дед моему отцу, – продолжал Феликс Иванович. – Но мой отец, по своей доверчивости, не мог ее уберечь: один из родственников уговорил его передать ее ему для хранения в безопасном месте и шкатулки потом не вернул. Куда она исчезла и что с ней сталось, установить не удалось. Единственное, что сохранилось у моего отца в доказательство его происхождения, было кольцо с гербом графов Красинских – так называемый геральдический «слеповронок». Описание этого герба имеется в польском гербовнике: «На лазуревом поле серебряная подкова, увенчанная золотым крестом. На нем черный ворон с золотым перстнем в клюве. На щите графская корона, шлем, дворянская корона, на которой сидит тот же ворон. Намет лазуревый, подложенный серебром».
Ознакомительная версия.
