– Конечно, – сказал Рейн с тщательно отмеренным безразличием. – Если бы вы нашли своего простака, вы бы вряд ли оказались здесь, кокетничая с Танбриджем. Вы бы держались поближе к бедному глупцу, изо всех сил поднимая ветер своими ресницами.
Ее самонадеянная улыбка померкла и исчезла.
– Ну, если вы думаете, что я хоть на секунду поверила, что вы ворвались сюда только для того, чтобы потребовать одежду, вы горько ошибаетесь.
– А зачем бы еще я сюда пришел? – холодно спросил он. – Я хотел проучить вас, чтобы вы не думали, что меня можно сбросить со счетов, когда вам удобно.
Она плотно сжала губы, и изгиб ее полной нижней губы исчез.
– Добившись своей цели, – продолжал он, – я сейчас оставлю вас… развлекаться. Завтра принесете мне одежду.
Вот так. Ему самому его голос показался холодным и угрожающим. Теперь надо уйти. Только Фейвор выпятила свои пухленькие губки и они слегка дрожали, и твердый блеск ее глаз больше не был жестким и говорил о непролитых слезах, сердитых слезах, но все равно слезах. Рейн и не помнил, когда в последний раз видел плачущую женщину. Это его совершенно доконало.
– Почему мы всегда заканчиваем ссорой? – Эти слова, слетевшие с ее губ, были полны грусти.
Он сдался. Протянул руку, легонько обхватил ее за талию и развернул лицом к себе, так что ей пришлось откинуться назад.
– Маленький ястреб, разве ты не знаешь? – спросил он. – Затем, чтобы не произошло вот это.
И он поцеловал ее.
Губы Рейна скользили по ее губам. Его руки были сильными, и у нее ни на мгновение не возникло желания освободиться из его объятий. Она со вздохом отдалась его поцелую, обвила руками его шею. И притянула к себе.
Фейвор закрыла глаза, впитывая все восхитительные ощущения, словно сухая губка, брошенная в океан.
Ее пешка. Ее шантажист. Ее вор.
От его близости она вся запылала. Ей хотелось прижаться к нему теснее, потереться об него, как кошка. Его запах наполнил ее ноздри – смесь растертой травы и сухих сосен, терпкого мыла, таинственного мужского мускуса.
И поцелуи. Она и не подозревала, и не мечтала о таких поцелуях: бархатистые, нежные, словно прикосновение перышка; влажные, трепещущие от желания, тянущиеся бесконечно; и, наконец, глубокий, опаляющий душу поцелуй, когда он накрыл ее губы своим ртом и приподнял ее подбородок, заставляя приоткрыть рот. В большем поощрении она не нуждалась. Его язык ласкал, играл с ее языком, влажным, теплым, бесконечно манящим.
Внезапно ощущения превзошли весь предыдущий опыт. У нее не было слов, чтобы определить чувства, пронизывающие ее, не было для них названий.
Голова ее откинулась назад и уперлась в сгиб его локтя. Веки затрепетали и приоткрылись, и она увидела его резкое, напряженное лицо. Затем он снова принялся ее целовать. Но, несомненно, одни лишь поцелуи не могли объяснить ту волну наслаждения, которая нахлынула на нее, столь же сладкую и опьяняющую, как горячий мед. От поцелуев не могло возникнуть это биение пульса в месте соединения ее ног или боль в самых кончиках грудей.
Ей хотелось слиться с ним, почувствовать, как его тело обвивается вокруг нее, впитать его в себя. Она пыталась. Видит Бог, она пыталась.
Она провела руками по его спине, прижалась к нему так крепко, как только могла. Ее ноги вошли в нишу, образованную его широко расставленными ногами. Из груди Рейна вырвался рокочущий звук. Он отстранился. Она издала непонятный, но явно протестующий звук, открыла глаза и изумленно посмотрела на него.
Почему он хочет остановиться? Почему, ради всех святых, можно захотеть прервать столь чудесное занятие?
Он поднял голову и пристально посмотрел на нее. Его дыхание толчками срывалось с губ и обдувало ее разгоряченные щеки и распухшие губы.
– О нет, – произнес Меррик, голос его одновременно звучал изумленно, напряженно, сердито и нежно. – Поцелуи – да, – сказал он и осыпал быстрыми, как молния, поцелуями ее виски, щеки и веки. Она губами старалась перехватить его рот, но не смогла и разочарованно охнула.
– Господи, – прошептал он, обхватив ее затылок одной широкой ладонью и прижимая ее лоб к своему. – Поцелуи… и больше ничего. – Рейн рассмеялся. – Кажется, я приобрел вкус к наказанию. Я знал, какой малостью могут показаться поцелуи… Нет! Прекратите! – приказал он, когда она приподняла подбородок в поисках его губ. – Я не святой, а вы, леди, гораздо больший соблазн, чем способен выдержать смертный!
До нее не дошел смысл его слов, и она не поняла, почему он сдерживается. Фейвор знала только, что несколько секунд назад она была такой живой и цельной, а с каждым уходящим мгновением ощущение наслаждения исчезало, словно следы на песке под набегающими волнами.
В последнее время ей доставалось слишком мало радости, и она успела забыть о счастье. Фейвор обхватила руками его лицо и провела губами по его губам.
– Поцелуй меня, – шепнула она.
Он молча смотрел на нее своими теплыми карими глазами. Она не могла прочесть их выражения. Казалось, весь мир затаил дыхание. Фейвор провела кончиком пальца по шелковистой черной бахроме его ресниц.
– Поцелуй меня.
Он медленно наклонился…
– Черт побери! Танбридж говорил правду! – Сладостное предвкушение Фейвор прервал голос женщины.
Рейн мгновенно выпрямился и молниеносно закрыл ее собой от любопытствующих.
– Прошу нас простить. – Его голос был язвительным и холодным, словно обжигающий лед. – Я не подозревал, что мы служим предметом развлечения для подсматривающих зрителей, – сказал он, – а то бы я изобразил более разнузданную картину.
Фейвор молча проклинала этих нахалов, гораздо более разгневанная тем, что они помешали, чем смущенная их появлением. Она высокомерно вздернула подбородок и вышла из-за широкой спины Рейфа.
– Леди Фиа, господа, – обратилась она к стройной девушке, окруженной поклонниками. – Вы меня разыскивали?
Но Фиа, казалось, не слышала Фейвор. Ее взгляд был прикован к Рейну, застывший и неподвижный, как у сомнамбулы.
– Фиа? – нахмурившись, переспросил Рейн.
Один из кавалеров – красивый блондин, имени которого Фейвор не могла вспомнить, но зловонное дыхание которого запомнила, – шагнул вперед. Его губы презрительно кривились.
– Леди Фиа Меррик. Дочь лорда Карра. Вы ведь знаете лорда Карра, не правда ли, молодой человек? Потому что либо вы его гость, – он повернулся к Фиа, несомненно, для того, чтобы она могла оценить его следующую шутку, – либо работник.
Другой ухажер, зеленый юнец, который вчера вечером признался Фейвор в том, что умирает от нетерпения «приобщиться к стезе порока», подхватил мысль своего друга-блондина.
