Джесс чертыхнулся и повернулся к Уизерсу:
– Они готовили ее весь день. Что еще могло остаться несделанным?
Пожилой дворецкий пожал плечами и изо всех сил постарался изобразить равнодушие.
Из-за двери раздался возбужденный возглас Нади:
– Да! Бесподобно!
– Оно слишком открытое!
Это ответила Лана. Судя по голосу, она была в смятении.
– Нет. Наоборот, недостаточно открытое, но для первого раза годится. Перестаньте подтягивать рукава. Они должны сидеть так, открывая плечи.
Их прервал голос Колетт:
– А теперь вы повернетесь и в последний раз покажете мне, как вы идете.
В комнате раздался гневный стук каблучков, отрывистый приказ, заставивший этот звук смягчиться, а потом все стихло.
Джесс повернулся к дворецкому, который в ответ поднял брови в немом вопросе. В ту же секунду дверь открылась – и Мария замахала на обоих мужчин руками, прогоняя их. Джесс с подозрением сузил глаза.
– Если вы не возражаете, то мне бы хотелось увидеть то, что я оплатил.
– И увидите. Но сначала я попрошу вас спуститься вниз.
Не говоря больше ни слова, Джесс ушел в сопровождении Уизерса. Через несколько минут мужчины уже стояли в холле и смогли впервые увидеть Лану, которая остановилась на верхней площадке.
У Джесса перехватило дыхание. Она была дивным видением! Чудесное кружево ее платья было настолько тонким и искусно сотканным, словно вышло из рук ангелов.
Пока Лана спускалась по лестнице, ее темные волосы мягкими волнами колыхались у нее на спине, а один локон падал на грудь. На голове их скалывали серебряные гребни.
Мария и остальные женщины остались на площадке, молча глядя на Лану. Когда она дошла до последней ступеньки, они поспешно спустились и собрались вместе, словно стайка птиц, ожидая вердикта Джесса.
Он улыбнулся портнихе:
– Ты превзошла себя, Надя.
– Да. Это легко, когда шьешь на такую красавицу.
Он повернулся к сияющей француженке:
– Не знай я правды, Колетт, я бы поклялся, что она двигается, как обученная балерина.
Колетт прикоснулась к щеке Джесса кончиками пальцев.
– Она моя лучшая ученица.
Он все еще ничего не сказал Лане – и она стояла неподвижно и молчаливо, словно статуя. Ее волнение выдавали только ее руки: она крепко стиснула их у талии.
Джесс вынул из нагрудного кармана небольшой атласный сверток. Открыв его, он достал платиновое филигранное колье и серьги с бриллиантами. Не говоря ни слова, он подал Лане серьги, подождал, чтобы она их закрепила, а потом обернул колье вокруг ее шеи.
Закрепляя застежку, он указал на позолоченное зеркало, висевшее в холле над мраморным столиком:
– По-моему, это идеальный последний штрих. Правда?
Лана воззрилась на свое отражение, изумляясь тому, как отчаянно колотится ее бедное сердечко. Она поспешила уверить себя в том, что дело не в прикосновении его пальцев к ее шее. Дело в том, что она вдруг окончательно осознала, что именно собирается сделать.
Она прищурилась. Не поворачиваясь, она всмотрелась в Джесса, отражавшегося в зеркале позади нее.
– Похоже, что ты особенно успешно играл в карты, раз смог купить нечто стоящее.
Он одарил ее своей озорной улыбкой.
– Действительно. – Он повернулся к Уизерсу: – У вас уже готова накидка для леди?
Дворецкий держал серебристую ротонду из того же чудесного кружева, подбитую переливающимся бархатом. Джесс взял накидку и набросил ее на плечи Ланы.
Он помахал остальным:
– Мы с вами прощаемся.
– Удачи, мисс! – крикнула Роуз.
– Не забудьте скользить, дитя мое, – напомнила Колетт.
– Ты их всех ослепнешь, – добавила Надя на своем ломаном английском.
– Вы хотели сказать «ослепишь», – уточнила Мария.
– Да, ослепишь.
Уизерс изумил Лану, адресовав ей поклон.
– По крайней мере на сегодня вы стали настоящей аристократкой королевской крови.
Лана неуверенно улыбнулась ему и оперлась на протянутую Джессом руку. А потом она как во сне пошла к двери, спустилась по ступенькам и села в ожидавший их экипаж.
Пока они неслись сквозь темноту, она могла только изумляться, как ее бедное сердечко не вырвется, из груди – так отчаянно оно колотилось.
– А теперь слушай внимательно. – Джесс говорил негромко, так что Лане приходилось напрягать слух, чтобы уловить его слова, заглушаемые цоканьем копыт. – На таком званом обеде я не смогу всегда быть рядом с тобой. У меня есть… определенные обязательства.
– Ты должен очаровывать женщин. Я понимаю.
Он шумно вздохнул.
– Я постараюсь быть поблизости, но если ты вдруг оглянешься и не увидишь меня, сохраняй спокойствие.
– За обедом нас посадят рядом?
– Скорее всего, нет. Подозреваю, что хозяйка дома захочет посадить меня рядом с собой, а наш хозяин скорее всего сам поведет тебя к столу.
Лана почувствовала, что у нее начинает болеть голова.
– При каждом удобном случае ставь свой бокал с шампанским на поднос. Это позволит какому-нибудь джентльмену принести тебе новый.
– Не понимаю.
Он обвел ее взглядом. Даже в вечерних сумерках продолжало казаться, будто она мерцает и сияет.
– Гости будут очарованы моей таинственной и прекрасной кузиной, которая приехала ко мне из-за океана погостить. Просто позволь мужчинам оказывать тебе мелкие знаки внимания.
– Ясно.
И она действительно поняла, что он хотел ей сказать. Ей надо постоянно помнить о том, что все это – игра. Глупая игра, которая была бы даже забавной, если бы не важность того приза, ради которого она затеяна.
Экипаж поехал медленнее. Они свернули на длинную подъездную аллею такого великолепного особняка, каких Лана еще никогда не видела. Каким образом удалось добиться того, чтобы каждое строение улицы миллионеров было лучше предыдущего? Казалось, трехэтажное здание занимает целый квартал. Свет лился из всех окон, подъездную аллею освещали фонари, установленные на высоких столбах. Их было чуть ли не сто штук.
Их экипаж приостановился в конце длинной вереницы карет. Каждая подъезжала к широким ступеням дома, где лакей в ливрее помогал пассажирам сойти, а затем перепоручал их следующему ливрейному лакею, переходя к очередной карете.
– И еще одно я должен тебе сказать, Лана.
Джесс придвинулся ближе и продолжал говорить так тихо, чтобы кучер его не услышал. При этом он ощутил легкий цветочный аромат, который она для себя выбрала. Эти духи идеально ей подходили – и он поймал себя на том, что гадает, окажется ли их аромат сильнее у ее шеи и между грудями. От этой мысли его прошиб пот.
– В «Нью-Йорк ньюс» есть репортер, его зовут Фарли Фэрчайлд.
– Тот, который написал про миссис Ван Эндел и Колина?
