Ознакомительная версия.
Однако Гвинет не отступала:
— Почему, Морнингхолл? С какой стати столь неожиданное проявление доброты?
— Не ваше дело.
— Нет, это мое дело. Я хочу знать, почему вы вдруг проявили заботу о ком-то, кроме себя.
— Я почувствовал себя виноватым, — пробормотал Морнингхолл, подталкивая ее в переулочек между невзрачными зданиями на набережной. — Вина и сострадание — разные вещи.
— Если вина порождает сострадание, то у меня нет к вам претензий, Морнингхолл.
Он сжал губы и промолчал. По его бесстрастному лицу нельзя было догадаться, о чем он думает. Однако несмотря на эту защитную реакцию, Гвинет ощущала и его гнев, и его беспокойство, и она понимала, что привела в нем в движение нечто весьма неожиданное — и могучее.
В конце концов, есть ли у сатаны сердце?
Вскоре они подошли к небольшому обшарпанному кирпичному зданию с окнами на набережную. Маркиз поднял руку и резко дернул за металлическое дверное кольцо.
— Мы пришли на час раньше, Морнингхолл, — громким шепотом проговорила Гвинет.
— И хорошо.
— Мистер Ротшильд вряд ли ожидает нас.
— Я знаю.
Дверь распахнулась, и на пороге появился худой, можно даже сказать, усохший пожилой мужчина. На лице его было написано удивление, сменившееся негодованием. Это выражал весь его внешний вид — лысая и гладкая, как яйцо, го лова и испещренный красными прожилками нос в форме картошки, оседланный очками. Но одет он был прилично — в хорошо сшитый костюм для присутствия. Он мог бы казаться вполне благообразным джентльменом, если бы не его подозрительно хитрые черные глазки.
— О Боже! Я ожидал вас не раньше трех…
— Да, да, все верно. Сюрприз, Ротшильд. Отойдите в сторону, если не хотите, чтобы вас сбили, мне это не составит труда.
— Морнингхолл! — ахнула шокированная Гвинет. Проигнорировав ее реакцию, он схватил спутницу под локоть и протащил мимо чахлого хозяина дома, который вынужден был двинуться за ними вслед, исходя негодованием.
— В самом деле, милорд, я буду протестовать! Я возмущен подобной бесцеремонностью! Я еще не закончил завтракать, еще не сделал записи в книгах и не подбил итоги…
— Вы хотите сказать, еще не подделали их? Я хотел бы посмотреть, как Они выглядят сейчас. А что касается завтрака, вы можете, с моего благословения, завершить его в другой комнате. Я позову вас, если вы мне понадобитесь, в чем я весьма сомневаюсь.
— Сэр, я протестую!
— Протестуйте, сколько хотите. А пока принесите мне все ваши чертовы гроссбухи, начиная с января этого года, да поживее!
Морнингхолл столь выразительно сжал кулаки, что подрядчик буквально пулей вылетел в другую комнату. Ошеломленная Гвинет повернула голову к маркизу, который уже сел за стол и извлек толстый гроссбух из своего ранца. Подняв голову, он встретил ее взгляд.
Гвинет увидела нетерпение и вызов в его глазах. Она медленно опустилась на стул рядом.
— Должна сказать, Морнингхолл, мне не очень по душе ваши методы, но думаю, что именно они могут принести результат.
Маркиз, открыв гроссбух, стал методично листать страницы.
— У Ротшильда репутация обманщика, лгуна и пройдохи. Вероятно, вы очень скоро поймете, почему я хотел застать его врасплох, отсюда наш неурочный приход. С такими людьми, как он, иначе обращаться нельзя.
Морнингхолл нашел нужную страницу, откинулся на спинку стула и устремил свой проницательный взгляд на Гвинет. От этого взгляда удава ей стало не по себе.
— Почему вы так смотрите на меня, Морнингхолл?
— Я просто смотрю — и все.
— Если вы хотите запугать кого-нибудь, то запугивайте Ротшильда, а не меня.
— Разве я пугаю вас?
— Я не намерена отвечать на этот вопрос.
Он лишь понимающе улыбнулся и устремил глаза ниже: на ключицы, грудь, которая вдруг заполыхала под платьем.
— Морнингхолл!
— Право, леди Симмз. Неужели вы думаете, что я сейчас вскочу со стула — он плутовски поднял бровь, — и стану вас насиловать?
При одной мысли об этом у Гвинет все затрепетало внутри. Вспыхнув, она опустила голову и стала искать в своем ридикюле блокнот.
— Я даже не знаю, что и думать о вас, Морнингхолл. Вы человек со многими лицами и способны преподносить сюрпризы. — Гвинет вспомнила, как он насторожился и рассердился, когда она «обвинила» его в том, что у него есть сердце. Хлопнув блокнотом о стол и подавшись вперед, она перешла в наступление, чтобы погасить его атаку. — Я до сих пор удивляюсь, как это вы проявили сострадание к этому мальчику.
Морнингхолл уткнулся в гроссбух, лениво перелистывая страницы.
— Я уже говорил, что это чувство вины, а отнюдь не сострадания.
— Вы совсем не такой жестокосердный, каким себя считаете. История с мальчиком это подтверждает.
— Да, сатана тоже показался Еве весьма приятным, а кончилось все грехопадением.
— Сатана прежде был одним из ангелов Бога.
— Я не ангел.
— Разумеется, нет, однако же вы пожалели мальчишку, взяли его под свою опеку. А сейчас изучаете эти скучные записи, копаетесь в цифрах — зачем? Это вам подсказывает совесть? Или сердце, которого у вас нет?
— Желание поскорее развязаться с вами, — сердито буркнул Морнингхолл.
— Сделайте еще попытку, Морнингхолл. Я вам не верю. Я вижу в вас искру доброты и готова сделать все, чтобы она не угасла.
Гвинет откинулась на спинку, победно улыбаясь, глаза ее сияли из-под надвинутой до бровей шляпки.
Морнингхолл медленно поднял глаза, его рука замерла на странице, которую он собирался перевернуть. Он ничего не сказал, лишь вперил в нее свой взгляд и смотрел до тех пор, пока ее самоуверенная улыбка не погасла. Гвинет вновь напряглась и опустила руки на колени, словно собираясь вскочить и убежать.
— Что вы сказали? — тихо спросил он.
— Я… я сказала, что в вас есть доброе начало и что…
— Во мне нет ничего доброго, — прорычал Морнингхолл с такой яростью, что глаза у Гвинет округлились и она, побледнев, поникла.
«Ничего доброго нет», — с яростью подумал он, отводя взгляд от Гвинет и с раздражением переворачивая страницу. Уже одна мысль о том, что в нем есть нечто доброе, пугала его, делала беспомощным. Доброе начало способно привлечь внимание людей к нему, заставить их заглянуть внутрь его души, проникнуть в душу — и это вселяло в него отчаянный страх, который он ощущал всем своим существом. Он станет уязвим, и люди воспользуются его уязвимостью, унизят и растопчут. Лучше оставаться жестоким и резким, держать людей на расстоянии, а еще лучше, чтобы тебя боялись, боялись настолько, что не смели бы бросить вызов.
— Морнингхолл, я не имею в виду…
— Я сказал: во мне нет ничего доброго! — с яростью повторил Морнингхолл. Он так решительно перевернул страницу, что едва не вырвал ее. — Нет ничего достойного восхищения и любви! Даже моя покойница мать это знала! Она всякий раз напускалась на меня, когда я хотел обнять ее, и швыряла в меня бутылкой, если я упорствовал в своем желании! Да и остальные были не лучше, и, несмотря на добрые слова, сказанные вами в саду, я знаю, что и вы ничем не отличаетесь от других!
Ознакомительная версия.
