у нее с Майло есть свое тайное слово, он в который раз восхитился ее находчивостью и умом.
Когда они все трое уединились в дальнем углу конюшни, Диана достала свои письма.
– Майло, это письмо срочно отвези в театр Мизен и отдай Полунию, – Диана отдала ему короткое письмо. – А вот это, – она протянула то письмо, что было объемнее, – должен отвезти твой сын, Клавус, моему отцу в Рим.
– Боги всемогущие, госпожа, – растерянно облизнул губы Майло. – Письмо Полунию я отвезу сейчас, но вот письмо господину Тиберию раньше послезавтра Клавус не повезет. Простите, госпожа.
– Что случилось?
– У Клавуса сегодня выходной, – пожаловался Майло, – он пьет с самого утра. Даже если я его найду сегодня, боюсь, завтра он будет не в состоянии сидеть в седле. Простите, госпожа, вы же знаете, мой сын-осел пьет до беспамятства, когда берет выходной.
– Я знаю только то, что твой сын – лучший и самый быстрый гонец в Римской империи. Найди его и дай задание с письмом, отвезет, как протрезвеет. Погода сейчас стоит хорошая, он сможет быстро съездить в Рим и обратно, – подумав, сказала Диана. – Главное – держи это в тайне. И накажи Клавусу, пусть лично отдаст письмо моему отцу в Риме и скажет, что я жду немедленного ответа, иначе уеду в Помпеи без разрешения.
– Госпожа, да за такие слова господин Тиберий снесет голову Клавусу, – ужаснулся Майло.
– Не снесет, будь уверен. Как только отец прочитает письмо, сам напишет ответ и пришлет мне, – сказала Диана и протянула конюху мешочек с деньгами. – Майло, я рассчитываю на тебя и Клавуса. Послезавтра на рассвете он должен скакать в Рим.
– Будет исполнено, госпожа.
Диана вышла из конюшни довольной, а вот Кай хмурился, размышляя о том, что написала Диана отцу и Полунию.
– Госпожа, поделитесь со мной своими мыслями? – с надеждой спросил он, желая, чтобы невидимая стена между ними рухнула.
– Мыслями я делюсь лишь с Аполлоном, Кай, – сказала Диана. – Нам пора в термы. Идем.
И оба пошли к вилле, полные обид друг на друга.
Кая редко посещала бессонница, он всегда спал как младенец, и неважно, что ждало его с утра: встреча с вражеским войском или бой на арене. Отец учил, что сон – лучшее средство от болезней и тревог, и Кай умел уснуть в любой обстановке: на сырой земле, под храп брата и даже рядом со стонущим от боли соседом по кандалам. Но сегодня сон не шел, и украла его госпожа Диана.
Кай перебирал пальцами края ее платка, что подарил ему ветер, и все не мог забыть обиду на прекрасном лице госпожи. То, как жестоко она отказалась поделиться с ним своими планами. Это оказалось больнее, чем удары плетью, и это было что-то новенькое. Ни одна женщина не волновала его так, как Диана, которая могла наказать его одним взглядом своих зеленых глаз. Никому до нее не удавалось сжать в кулаке его сердце и заставить его биться по-новому.
Кай уткнулся лицом в лежанку, словно это могло помочь ему сбежать от запретного чувства. Он посмел полюбить римлянку, свою госпожу. И даже понимая, что им никогда не быть вместе, знал, что отдаст всю свою кровь за то, чтобы она улыбалась.
Молилась своему богу, ела финики и вышивала. Жила.
Нежный шелк ласкал пальцы, а на душе было тяжело. Теперь Диана на него обижена, да так, что не разговаривала с ним остаток дня. И даже не смотрела в его сторону, как в первые недели на вилле, когда его приставили охранять ее. А он не понимал, в чем его ошибка, ведь он просто хотел оберегать ее, потому и не рассказал о наказании. Это бы все равно ничего не изменило, а только расстроило ее.
Кай услышал тихие шаги и повернулся к двери. Гнурр тихо зашел в их комнату и удивленно посмотрел на него.
– Я думал, ты спишь.
Гнурр развязал пояс, снимая ножны, а Кай внимательно наблюдал за ним, думая, стоит ли спросить его, где он пропадал до поздней ночи. Обычно они не откровенничали, но сегодня Гнурр казался очень обеспокоенным.
– Ты стал поздно возвращаться, – сказал наконец Кай.
Гнурр нахмурился, обдумывая что-то. Его густые брови сошлись у переносицы, а губы сжались в тонкую нить. Он сел на свою лежанку, прогнувшуюся под его весом, и уставился на Кая, лежавшего на животе, потому что ему все еще больно было лежать на спине. Гнурр уговаривал его попросить мазь у госпожи Дианы, но тот всякий раз отмахивался со словами, что на нем все заживает, как на собаке. Чудак.
– У меня есть опасения, – признался Гнурр, – насчет госпожи Энеиды.
Он уже несколько дней решался на этот разговор. Беспокойство за госпожу боролось в нем с нежеланием раскрывать ее секреты. Он хотел попросить совета у Марка Галла, но боялся, что тот выдаст его. И все-таки молчать Гнурр больше не мог.
Когда-то он сам не смог вовремя попросить о помощи, из-за чего и оказался сначала в школе гладиаторов, а теперь на вилле Тиберия.
– Пообещай, что этот разговор останется между нами, – попросил он у Марка Галла.
– Клянусь, – пообещал тот, сев на своей лежанке и повернувшись к нему. – Но имей в виду, если есть хоть какая-то опасность для моей госпожи…
– Нет, – мотнул головой Гнурр. – К госпоже Диане это не имеет никакого отношения. Я волнуюсь из-за госпожи Энеиды, а точнее, ее пристрастия к азартным играм.
Брови Кая поползли вверх от удивления – не такого он ожидал, когда Гнурр сказал про опасения. Он-то думал, что дело в таинственном любовнике, личность которого так и не удалось установить, но и представить не мог, что Энеида азартна. Он не сразу понял, почему Гнурр вообще волнуется о том, как проводит свободное время его госпожа, – они явно не были близки. Энеида обращалась с ним чуть лучше, чем с другими слугами, но все равно была верна себе и своему противному характеру.
– Ты же знаешь, я попал в школу за долги, – напомнил Гнурр. – Я и сам был игроком. «Мельничное колесо», «дуодецим», кости – я играл во все, пока не промотал свое наследство. Я влез в долги, которые буду отрабатывать годами…
– Не думаю, что госпожа Энеида может оказаться в твоей ситуации.
– Кто угодно может, – мотнул головой Гнурр. – Азарт кружит голову сильнее вина, затмевает все удовольствия и наслаждения. Хочется только одного – победить.
– Я имел в виду, что госпожа Талия контролирует дочь,
