— Недоволен.
Т.Г. продолжал есть.
Она не собиралась давать ему возможность уйти от разговора.
За свою жизнь он хорошо научился скрывать чувства.
— Скажи, а почему ты не любишь себя?
— Ешь свой ужин.
— А я ем, — сказала она, поднося ложку ко рту и глядя ему в глаза. В тот вечер Мэгги была настроена по-боевому.
— Я знаю, почему ты ненавидишь себя, — потому что ты рыжий, — рискнула предположить она.
Взглянув на нее, он заметил ухмылку.
— Я права? Лучше умереть, чем быть рыжим.
Покачав головой, он потянулся за следующим куском хлеба.
— Да, ты ненавидишь свои рыжие волосы и именно поэтому ты так недоволен собой. — Сказав это, она взяла чашку и сделала глоток кофе. — Именно поэтому ты чувствуешь себя неловко. В твоей семье нет ни одного рыжего, разве что старая толстая тетя Фанни да ты. — И она заулыбалась, довольная тем, что так легко сумела вывести его из состояния равновесия.
Решив сопротивляться ее вызову, Т.Г. терпеливо намазывал масло на хлеб, при этом он не казался уж очень растерянным.
— У меня никогда не было никакой старой толстой тети Фанни. У моей мамы были рыжие волосы, у моей сестры Дженни рыжие волосы, и вообще цвет моих волос не имеет никакого отношения к моему характеру. Так уж случилось, что мне нравятся рыжие волосы.
— М-м-м… Мне тоже нравятся, — сказала она в раздумье. — У моего папы были рыжие волосы.
Его лицо стало серьезным.
— Вильсон говорил о ваших родителях.
Мэгги кивнула.
— Они погибли в железнодорожной катастрофе. Во время отпуска. — Она встретила его взгляд. — Расскажи о своих родителях, — попросила она.
Она знала так мало о человеке, которого любила. А она действительно любила Горди Меннинга. С каждым днем она осознавала это все явственней. Он не любил ее. Господи! Он был в ужасе от нее, но когда-нибудь он обязательно полюбит ее.
— Мама умерла, а отец жив.
— Есть ли у тебя брат или сестра, кроме рыжей Дженни?
— Нет, только Дженни. Она замужем, у нее есть ребенок.
— А где она живет?
— В Фениксе.
— В Фениксе? — Она напрягла память, пытаясь вспомнить географию Америки. — А где это?
— В Аризоне.
— Ты жил в Аризоне? — Разве это не то место, где растут одни кактусы?
— Я прожил в Фениксе большую часть своей жизни. Там несколько лет я ходил в колледж, но в конце концов оказался здесь.
— Ты ходил в колледж? — удивилась она.
— Я ходил в колледж. — Разговор снова становился личным, и он решил сменить тему: — Сегодня в лагере танцы.
— Правда? — Ее сердце забилось. Приглашает ли он ее? Она, конечно, пойдет. Она наденет голубое платье, сделает прическу. Ради него она даже готова надушиться лавандовым одеколоном, который ей подарила Гвендолин на Рождество.
— Тебе следует пойти, девушки твоего типа должны вести светскую жизнь, — заметил он.
— Я сегодня свободна, — сказала она в надежде, что он ее пригласит.
Когда он не понял намека, она решила ему помочь:
— А где будут танцы?
— Я думаю, в Бонни Блю, — нахмурился он.
— Бонни Блю? — Улыбка медленно сползала с ее лица. — Это не то ли место, где полно дешевых шлюх?
Мэгги никогда не встречала проституток лично, но слышала, что говорили о них другие женщины. В Бонни Блю они зарабатывали на жизнь танцами. Один золотой доллар за танец, двенадцать долларов за бутылку шампанского, двадцать пять за бутылку виски, пятьдесят центов за рюмку.
— По субботам в Бонни Блю проституток не бывает. Ты можешь не опасаться сплетен старых кумушек.
— А ты часто ходишь в Бонни? — произнесла она, непринужденно поигрывая ложкой.
— Не очень. Ты не передашь соль?
Она передала ему солонку с равнодушным видом.
— Так, значит, танцы приличны?
— Насколько я знаю, да.
Мэгги задумалась. Она видела, как мужчины танцевали друг с другом в Сильвер Плюме. Она также слышала истории о том, как мужчины из Худи-Ду устраивали непристойные танцы, напиваясь во время своих субботних дебошей.
Но это не имело значения. Пока Т.Г. с ней, ей нечего бояться.
— Если ты хочешь, я пригляжу за Вильсоном, — сказал он, возвращая ей солонку.
— Что? — спросила она, взглянув на него.
— Мне нечего делать, и я могу присмотреть за мальчиком.
— Пока ты будешь на танцах, — добавил он, уловив непонимание в ее глазах.
Задрожав от ярости, она вскочила из-за стола:
— Ты что, не идешь?
— Я? — усмехнулся он. — Я ненавижу танцы.
Почему она решила, что он любит танцевать?
— Тогда зачем ты меня пригласил?
— Я не приглашал. Я просто сказал, что тебе следует сходить.
— Действительно?
— Действительно, — сказал он, упрямо глядя на нее.
Взяв со стола миску с картошкой, Мэгги швырнула содержимое в него. Лук и картошка попали ему прямо в лицо, и он чуть не свалился со стула.
Продефилировав к двери, она резко распахнула ее и, выйдя, громко захлопнула.
Стряхивая с лица куски жирного лука, он уставился на захлопнувшуюся дверь.
Минуты через две дверь отворилась снова, и лицо Мэгги появилось в проеме.
— Ты даже не пошел за мной?
— Черт! Нет, — сказал он, стряхивая картошку с рубашки.
Прежде чем он объяснил ей, почему он не пошел за ней, она снова хлопнула дверью.
Когда в тот же вечер в дверь постучали, Мэгги была уже в ночной рубашке.
— Хочешь, чтобы я впустил Горди? — спросил Вильсон.
— Да. Если он захочет поговорить со мной, скажи, что я занята.
— Разве он не поймет, что я вру?
Забравшись в кровать, Мэгги накрылась одеялом с головой.
Согнав Джелибин, Вильсон пошел открывать дверь.
— Мэгги занята, — сказал мальчик.
Посмотрев через плечо мальчика, Горди заметил предательский бугорок на середине кровати.
— Я хочу с ней поговорить.
— Она занята, — повторил Вильсон.
— А что она делает?
Вильсону очень не хотелось, чтобы они впутывали его в свои отношения. Он оглянулся на кровать:
— Но она действительно занята, Горди, она не может сейчас с тобой разговаривать.
Обойдя мальчика и приложив палец к губам, Горди закрыл дверь. Подойдя на цыпочках к кровати, он сдернул одеяло. Мэгги уставилась на него.
— Привет.
— Привет, — пробормотала она, смущенная тем, что ее уловка раскрыта.
— Я не хотел тебя беспокоить, но танцы начинаются в восемь часов. Сейчас половина восьмого, а до Бонни Блю полчаса ходу.
— Танцы? — кротко спросила она.
Т.Г. лениво ее оглядел, отчего по ее спине побежали мурашки.
— Танцы, о которых мы сегодня говорили.
