Только теперь миссис Чарлтон смогла наконец заплакать не только от горя, но и от чувства облегчения, а граф тем временем осмотрел комнату, в которой они находились.
Ему еще никогда не приходилось видеть столь убогого жилища. Жалкая обстановка была совершенно немыслимым фоном для нежной и одухотворенной красоты Жизели: грязные стены с ободранными обоями, прогнивший дощатый пол и три железные кровати, составлявшие чуть ли не всю мебель.
Граф быстро принял решение и сказал властным тоном, который узнал бы каждый, кому приходилось служить под его началом, поняв, что всякие возражения будут бесполезны:
— У дверей стоит карета. Я сию же минуту забираю отсюда вас обеих!
Впервые за это время он посмотрел прямо в глаза Жизели.
— Вы не можете здесь оставаться, — сказал граф. — Ты сама должна прекрасно понимать, что вам здесь не место.
Жизель в ее прелестном розовом платье действительно выглядела здесь крайне неуместно: контраст между ее красотой и убогим окружением был слишком ярким. Будь она одета по-другому, он, наверное, ощущался бы не настолько остро.
Тем временем Генри Сомеркот говорил миссис Чарлтон:
— Я хотел бы сказать вам, сударыня, что мы все очень любили вашего мужа и были страшно встревожены, когда узнали о его исчезновении.
Слезы помешали ей ответить ему, а он добавил:
— Граф Линдерст был прикован к постели после полученных ран, но я лично в последний год побывал во многих уголках Англии, надеясь обнаружить хоть какой-то след Мориса.
— Он всегда… очень гордился своим полком, — с трудом проговорила миссис Чарлтон.
— Случилось ужасное недоразумение, — сочувствующим тоном произнес Генри. Граф тем временем подошел к Жизели.
— Как ты могла убежать от меня? — тихо спросил он. — Как ты могла подумать, что я отпущу тебя, кто бы ты ни была и кем бы ни был твой отец?
— Я… пыталась ненавидеть вас, как ненавидела всех, кто… не поверил в моего отца, — ответила она.
— Но у тебя ничего не получилось, — нежно сказал граф.
Жизель молча подняла на него глаза, и он прочел в них такую глубокую любовь, что понял: в будущем их больше ничто и никогда не разлучит.
— Теперь я тебя никуда не отпущу, — сказал он так тихо, что остальные его не услышали.
Граф позволил Бэтли помочь ему лечь в постель и откинулся на подушки.
— Похоже, что вечером похолодало, милорд, — заметил камердинер. — Я позволил себе смелость зажечь в камине небольшой огонь. Но с холмов Мальверна дует ветер, который ночью принесет холод.
— Я уверен, что это очень разумно, Бэтли, — одобрительно отозвался граф.
Камердинер собрал сброшенную одежду хозяина и повернулся к двери.
— Мне хотелось сказать, милорд, что сегодня был очень счастливый день. Желаю вам и ее милости всего самого лучшего на всю вашу жизнь.
— Спасибо тебе, Бэтли.
Дверь за камердинером закрылась, и граф устало прикрыл глаза.
День выдался очень напряженным, как и два предыдущих дня, после того знаменательного вечера, когда они с Генри увезли миссис Чарлтон и Жизель из той трущобы, где они жили. Им удалось справиться со множеством разнообразных дел.
Ту первую ночь они провели под кровом Немецкого коттеджа в качестве гостей полковника Беркли, но следующим утром граф занялся поисками удобной квартиры, где они могли бы пока жить и где миссис Чарлтон могла бы ухаживать за Рупертом, когда тот вернется из больницы.
Им удалось найти то, что граф счел вполне подходящим жилищем, на недавно отстроенной Ройал-кресент. Миссис и мисс Чарлтон стали обитательницами прекрасно обставленных апартаментов, расположенных на втором этаже с двумя удобными спальнями и большой гостиной.
Граф не сомневался в том, что миссис Чарлтон вскоре начнут навещать знакомые, немалое число которых находилось в этот момент в Челтнеме и которые наверняка были рады возобновить с ней дружеские отношения.
Двое суток Жизель провела с матерью на Ройал-кресент, навещая в больнице выздоравливающего брата и проводя дни за покупкой для миссис Чарлтон подобающей ее положению одежды и множества приятных мелочей, которые та уже никогда не надеялась иметь.
Когда Жизель узнала, какую крупную сумму собрали офицеры для ее отца, она едва смогла выразить свою благодарность.
— Если бы только мы знали! — прошептала она наконец.
— Если бы только нам удалось вас разыскать раньше! — откликнулся граф.
К этому моменту граф уже узнал, какие лишения и испытания выпали на долю семьи после того, как майор Чарлтон увез их из Лондона в ту ночь, когда сбежал из-под стражи.
Он знал, что прежде всего их стали бы искать дома, так что они поспешно собрали все, что можно было, и, наняв карету, уехали из города.
Морис Чарлтон был человеком изобретательным и решительным и был твердо намерен найти какую-нибудь работу, но проблема состояла в том, что у него не было рекомендаций, и, кроме того, будучи военным, он не имел хорошей специальности.
В конце концов он начал работать на ферме — ухаживать за лошадьми, в которых прекрасно разбирался. Но, к несчастью, на него напал бык, который сильно пропорол ему бок.
Теперь графу стало понятно, почему Жизель так хорошо умела делать перевязки.
Сельский врач был малоопытен, а денег заплатить за консультацию другого врача у семьи не было, поэтому раны Мориса Чарлтона заживали крайне медленно. Началось осложнение в виде тяжелой пневмонии.
Его жена и дочь едва успели понять, что происходит — настолько скоропостижно он скончался.
— Мне кажется, ему не хотелось жить! — горестно воскликнула Жизель, рассказывая графу о том, что произошло. — Ему было так стыдно и больно, что люди, которых он считал своими друзьями, не поверили в его невиновность!
Когда она продолжила рассказ, в ее голосе зазвучала невыразимая печаль.
— Он всегда был человеком чести, человеком слова. Даже когда мы были совсем маленькими, нас сурово наказывали, если мы позволяли себе солгать хоть в самом малом.
— Я понимаю, что тебе очень больно об этом говорить, дорогая, — попытался успокоить ее граф, — но ты должна понять: факты говорили против него. Кроме него, ключа не было ни у кого — ему единственному герцог Веллингтон доверял свои секретные бумаги.
— Если бы он… не имел дела… с той женщиной, то такого, возможно, и не случилось бы, — осуждающе проговорила Жизель.
Граф понял, что Морис Чарлтон признался жене и дочери в своих отношениях с Мари-Луиз. И, видимо, это известие ранило Жизель сильнее всего. Дети, особенно юные, всегда нетерпимы к недостаткам и слабостям родителей.
Поскольку ему не хотелось говорить на эту тему, он сказал:
