На миг она застыла на краю чего-то дикого, свободного и настоящего. Затем напряжение свернулось спиралью и рассыпалось, и Сидони полетела в ослепительный огненный поток. Пламя лизало ее со всех сторон. Ошеломляющее наслаждение унесло туда, где она никогда прежде не бывала, – в бушующий океан.
Словно издалека услышала она гортанный стон, затем Джозеф напрягся, и жидкий жар хлынул внутри нее. Он сделал толчок, второй, третий, а потом повалился на нее со стоном.
Сидони лежала на спине, тяжело дыша и глядя вверх. Тело Джозефа пригвоздило ее к матрасу. Руки Джозефа обнимали ее. Семя Джозефа растекалось внутри нее. Он увлек ее с собой в чудесное путешествие к экстазу, и теперь она плавно возвращалась на землю с разбитыми в пух и прах предубеждениями и предрассудками.
Когда восторг мало-помалу отступил, она неохотно вернулась в реальный мир, который теперь навсегда изменился. Под задержавшимся удовольствием зародилось беспокойство. Она почти жалела, что Джозеф не оставил ее в неведении относительно этой сияющей, ослепительной радости.
Ибо вкусив такой радости, как она сможет жить без нее?
Сквозь золотистый туман Джозеф сознавал, что надо передвинуться. Он, должно быть, чертовски тяжелый и вдавливает Сидони в твердый матрас.
Но шевелиться не хотелось. Он суеверно боялся, что, если нарушит физическую связь между ними, случится нечто ужасное. Он не доверял счастью – слишком мало видел его со времени отцовского позора. Предаваться любви с Сидони – он хотел назвать это кувырканием, но не мог, ибо грубость казалась богохульством, – было таким райским блаженством, какого ему еще не доводилось испытывать.
Еще минута. Наверняка его доля счастья может растянуться еще на одну минуту. Разве он так уж много просит?
Теперь, когда мало-мальская способность соображать вернулась к нему, он осознал, что колени его болят от вдавливания в твердую койку. В остальном он пребывал на небесах. Носом он зарылся в плечо Сидони, и ее запах окутал его. Лимонный. Женственный. Лишь с легкой примесью пота, ибо он обращался с ней бережно, как и подобает обращаться с девственницей.
Ему следовало бы стыдиться. Он ненавидел себя, когда она закричала. А потом она начала мурлыкать, и мир обратился в пламя.
Руки ее обнимали его за спину, а шелковистые волосы приятно щекотали лицо. Он обожает ее волосы. Черт, сейчас он не может назвать ничего, что не обожал бы в ней. Он попытался приписать свое блаженное состояние впечатляющему сексу. Хороший секс всегда поднимает мужчине настроение. А это был лучший секс в его жизни, несмотря на неопытность Сидони. Несмотря на тот разрывающий душу момент, когда она закричала, потому что он сделал ей больно.
Он тогда чуть не остановился.
Хвала всем святым, что она после этого быстро пришла в себя. Сердце его радостно подпрыгнуло, когда он вспомнил, как она стискивала его на вершине удовольствия. Это воспоминание будет освещать всю его жизнь.
Она издала какой-то тихий звук, возможно, неудобства. А может, изнеможения. Ему и в самом деле пора передвинуться. Джозеф напряг руки, бросая вызов судьбе, стремящейся украсть ее у него. Он не доверял судьбе. У него с судьбой давние непростые отношения.
Сидони шевельнулась. Плоть ее скользнула по его, и он затвердел. Но он не дикарь. Он не может овладеть ею снова прямо сейчас. И не может до конца ночи придавливать ее к койке только потому, что боится потерять. И все же лишь с очень большой неохотой он отделил от нее свое тело и откинулся на бок, позабыв, какая узкая эта кровать.
– Тысяча чертей!
Ему едва удалось спасти себя от унизительного падения на пол. Когда он осторожно отыскал равновесие на краю матраса, невозможность ситуации поразила его с силой грома. Он обесчестил ее и наслаждался каждой минутой. Он вполне мог сделать ей ребенка. Она намерена покинуть его через четыре дня.
Прорвавшись сквозь пелену отвращения к себе, Джозеф услышал сладостный звук, который вернул его в тот солнечный мир, в котором он недолго пребывал. Он взглянул на Сидони и от изумления чуть было снова не скатился с кровати.
Женщина, чью девственность он только что отнял, улыбалась. Нет, она хихикала! Он-то ожидал слез и упреков.
Рубашка сползла у нее с плеч, когда она прислонилась к подушкам. Она выглядела восхитительно взъерошенной. Его щетина поцарапала чувствительную кожу лица и шеи. Первобытный человек, живущий в нем, был рад видеть, что на ней его отметины. Растрепанная грива волос рассыпалась по плечам. Пламя свечи высвечивало сотни разных оттенков, невидимых при ярком свете.
Сидони натянула одеяло на свою роскошную грудь. Ее скромность напомнила ему, что для нее все это внове. Непрошеная нежность затопила сердце.
– Эта койка маловата для двоих, да? – Ее голос был приправлен смехом, словно чашка кофе с капелькой коньяка в холодный день.
– Ты смеешься надо мной, дерзкая девчонка?
Подтянув одеяло, она прислонилась к стене сзади.
– Да!
– Что тебя дернуло соблазнять меня здесь, когда рядом комната с широкой мягкой кроватью?
Румянец окрасил ее щеки. Его очаровывала ее способность краснеть. Эта невинность отражала чистоту души. Он мало во что верил, но уверился в добродетели Сидони. Ее прелестная улыбка померкла, и она бросила на него неуверенный взгляд.
– Мне не нравятся зеркала.
Она, должно быть, считает его тщеславным болваном. Ему стоило бы, наверное, объяснить причину столь необычного убранства его спальни, но зачем тратить драгоценные минуты? Он оперся на локоть, осторожно поглядывая на край кровати, и взял ее руку.
– Ты как, нормально?
Поколебавшись, она кивнула:
– Да.
Он ждал чего-то еще, но она молчала. Для женщины она чертовски сдержанна. Как бы ему хотелось, чтоб она доверилась ему.
Но с чего бы?
К тому же Сидони ведь доверила ему свое тело. Он был не настолько глуп, чтоб недооценивать значение этого. Ему хотелось поблагодарить ее. Хотелось умолять остаться. Хотелось сказать, что она самое чудесное создание на свете. Но эмоции запечатали его уста, сделали невозможным выразить словами то, что было у него на сердце. Он поднес ее руку к губам и поцеловал ладонь с благоговением, исходящим из самой глубины души.
Он ей не пара, но видит бог, пока она с ним, он намерен сделать ее счастливой.
Когда Джозеф развернул ее из коридора к спальне, Сидони спрятала лицо у него на плече. Живот сводило нервными спазмами. Прошлой ночью ей не пришлось терпеть зеркала.
– А не могли бы мы спать в другой комнате? – пробормотала она ему в рубашку.
Смех его разлился мягким рокотом у нее над ухом, а руки, держащие ее, сжались.
