Он склонился и поцеловал ее в лоб.
— Когда вы спокойны, вы — само совершенство, — сказал он. — А ажитация вам, право, не к лицу.
Кэтрин силилась подавить свое возбуждение (только сердце у нее возбужденно билось, но с этим ничего нельзя было поделать); помолчав, она спросила как можно ласковей:
— Обещаете прийти завтра?
— Я сказал, что приду в субботу, — улыбнулся Морис; он то хмурился, то улыбался и находился в полном замешательстве.
— И в субботу тоже, — сказала Кэтрин, пытаясь улыбнуться, — но сперва завтра.
Морис двинулся к выходу, но девушка проворно обогнала его и прислонилась плечом к двери; чтобы удержать его, Кэтрин была готова на все.
— А если что-нибудь помешает мне прийти завтра, вы, конечно, скажете, что я вас обманул!
— Что может вам помешать? Вам стоит только захотеть.
— Я же не какой-нибудь повеса — у меня дела! — раздраженно воскликнул Морис.
Тон у него был такой грубый и неестественный, что Кэтрин беспомощно взглянула на него и поспешила отвернуться, а он тотчас взялся за ручку двери. Ему попросту хотелось убежать. Но она уже снова приблизилась к нему и проговорила тихим, но чрезвычайно напряженным голосом:
— Морис, вы меня оставляете?
— Да, ненадолго.
— Когда же вы придете?
— Когда к вам снова вернется благоразумие.
— Такое благоразумие, как у вас, ко мне уже не вернется!
Кэтрин все еще пыталась удержать его; они едва не боролись.
— Подумайте, на что я пошла ради вас! — вырвалось у девушки. — Морис, я отказалась от всего, от всего!
— Вы снова все это получите!
— Снова? Значит, вы что-то задумали! Что, Морис? Что случилось? Что я такого сделала? Отчего вы так переменились?
— Я напишу вам, — пробормотал Морис, — я лучше напишу.
— А, так вы не придете — воскликнула Кэтрин и заплакала.
— Дорогая Кэтрин, напрасно вы так говорите! — возразил он. — Мы еще увидимся. Обещаю вам!
Тут ему наконец удалось переступить порог, и он затворил за собой дверь.
С тех пор тихое горе девушки ни разу не находило выхода в слезах; а если такое и случалось, миру об этом ничего не известно. Но в тот вечер она рыдала долго и безутешно — бросилась на софу и самозабвенно отдалась своим страданиям. Она сама не понимала, что произошло; со стороны их размолвка выглядела вполне заурядно: все девушки ссорятся с возлюбленными, и это еще не означает разрыва; Кэтрин вовсе не имела причин видеть тут какую-то угрозу. И все же она чувствовала боль, точно от раны, — пусть даже Морис и не нанес ей раны. Ей казалось, что с лица его внезапно спала маска. Он хотел от нее уехать; он был зол и жесток, странно говорил и странно глядел на нее. Кэтрин была потрясена и раздавлена; всхлипывала, спрятав лицо в подушки, и говорила сама с собой. Потом поднялась, испугавшись, что кто-нибудь может войти — отец или миссис Пенимен, — и долго сидела, неподвижно глядя перед собой, между тем как в гостиной сгущались сумерки. Ей пришло в голову, что он, может быть, вернется и извинится перед ней, возьмет свои слова обратно; уговаривая и обнадеживая себя, Кэтрин долго вслушивалась — не зазвонит ли дверной колокольчик. Прошло много времени, но Мориса все не было; темнело; в изящной и скромной гостиной с ее светлыми, чистыми тонами наступил вечер; камин догорел. Когда совсем стемнело, Кэтрин подошла к окну. Она полчаса простояла, глядя на крыльцо и надеясь увидеть Мориса у подъезда. Наконец она отвернулась, ибо увидела возвратившегося домой отца. Он заметил ее сквозь стекло и, остановившись возле мраморного крыльца, церемонно, с преувеличенной вежливостью приподнял шляпу. Его жест так не соответствовал ее состоянию, величавый и почтительный поклон был так неуместен по отношению к несчастной девушке, презренной и брошенной, что Кэтрин в ужасе затрепетала и поспешила уйти к себе. У нее было такое чувство, будто в этот момент она отреклась от Мориса.
Через полчаса ей пришлось спуститься к обеду; за столом ее поддерживало страстное желание не показать отцу, что с ней что-то произошло. Желание это впоследствии очень поддерживало ее; помогло оно и в тот первый вечер хотя притворство Кэтрин было и не так успешно, как ей казалось. Доктор Слоупер разговорился. Он рассказал множество историй о занятном пуделе, которого видел в доме одной старой дамы, своей пациентки. Кэтрин не только пыталась делать вид, что слушает анекдоты о пуделе, но и принуждала себя вникать в них, чтобы не думать о ссоре с Морисом. Может быть, ей показалось; может быть, он ошибся, а она чересчур поддалась ревности; не меняются же люди за несколько дней. Однако она скоро вспомнила, что и раньше ее посещали сомнения, непонятные подозрения — неясные, но болезненные — и что со времени ее возвращения из Европы Морис стал другим; тут она снова стала прислушиваться к рассказам доктора; рассказывал он необыкновенно хорошо. После обеда Кэтрин сразу пошла к себе: провести вечер с теткой она была не в силах. Весь вечер она сидела одна и мучилась сомнениями; терзания ее были ужасны, но что их породило — ее расстроенное воображение, ее болезненная чувствительность? или жестокая действительность? Неужели самое ужасное и впрямь произошло? Миссис Пенимен с похвальным, хотя и необычным для нее тактом почла за лучшее не беспокоить девушку. Истина, впрочем, заключалась в том, что она заподозрила неладное и — как это свойственно человеку несмелому — не стала противиться желанию переждать бурю в укрытии. Пока в воздухе еще чувствовалась тревога, она предпочитала не рисковать.
Несколько раз в течение вечера она проходила мимо двери Кэтрин, словно рассчитывая услышать стоны. Но за дверью стояла мертвая тишина. И потому, прежде чем лечь, миссис Пенимен постучала и испросила разрешения нарушить одиночество племянницы. Кэтрин сидела с книгой и притворялась, что читает. Она не ложилась, ибо не рассчитывала скоро уснуть (после ухода тетушки девушка действительно полночи не спала, но не стала уговаривать гостью остаться). Миссис Пенимен вошла, ступая осторожно и неторопливо, и с величественным лицом приблизилась к племяннице.
— Боюсь, что ты чем-то встревожена, дорогая, — сказала она. — Быть может, тебе нужна моя помощь?
— Я ничем не встревожена и не нуждаюсь ни в какой помощи, — ответила Кэтрин, солгав легко и непринужденно и тем доказав, что не только пороки, но даже и случайные несчастья дурно влияют на нашу нравственность.
— С тобой ничего не произошло?
— Ровно ничего.
— Ты уверена, дорогая?
— Совершенно уверена.
— И тебе действительно не нужна моя помощь?
