Дженнифер Блейк - Стрела в сердце

Милосердно, с нежной осторожностью он учил ее познавать новые удовольствия, и это ему удавалось. Он прижался лицом к ее животу, вдыхая сквозь сорочку ее тепло и свежесть. Поцеловав крошечную впадину на животе, осторожно прошел языком между грудями и припал поочередно к соскам, словно пробуя сладость лесной малины.

И наконец она ощутила его руку на бедре, а потом обнаружила, что лежит обнаженная, без сорочки. Он очень осторожно снял ее через голову Кэтрин, стараясь не задеть ее роскошных волос, а потом рассыпал их по плечам и груди, оттеняя ими ее белоснежную кожу. Затем вновь нашел и прикоснулся губами к соскам. Жар забился внутри Кэтрин и собрался где-то внизу, и каждый нерв отзывался на ласки радостным ожиданием. Дыхание стало легким, поверхностным, и она, наконец, позволила своей руке прикоснуться и начать открывать для себя его тело.

Мгновения спустя он скинул рубашку и бриджи, и, взяв ее руку в свою, провел ею по груди, поцеловав ладонь, положил ее руку на горячую и гладкую свою плоть. Потом убрал руку, а ее оставил, чтобы она могла привыкать к нему и поступать по своему разумению. Она ощутила в руке твердую, но бархатистую, упруго-эластичную, сильную и подвластную его воле часть тела. Ее так заворожили противоречия его плоти, что она не сразу обнаружила его руку на внутренней поверхности своих бедер, что заставило пошире раздвинуть ноги и почувствовать, как он гладит влажные и нежные складки самых сокровенных и тайных участков женского тела. Она спрятала свое лицо у него на шее и так глубоко вздохнула, что почувствовала, как заболела грудь, но не шевелилась, не убирала руку с его тела, а в это время он раздвинул похожие на лепестки складки и осторожно, но безошибочно вошел в нее. С ней произошло невероятное: улетучился страх, разбилась о новое чувство излишняя стыдливость. Она была наверху блаженства — он познакомил ее с новым ощущением, и уже ничто, даже слабая боль, не смогло заглушить радости этого момента. Так ей думалось, пока она не ощутила прикосновение его губ в том месте, где раньше была его рука.

Время преобразилось: торжество и радость овладели Кэтрин, сознание уступило место огненному экстазу. Она полностью растворилась в его руках, ее тело и все ее существо, ее душа стали необыкновенно податливыми. Она полностью отдала себя ему и абсолютно не думала о цене. Кажется, прошла вечность, когда он приподнялся над ней, словно суровый бог ночи, и спросил:

— Мне остановиться?

Что-то отчаянно гордое, победное всколыхнулось в Кэтрин. Она обняла его за талию и притянула к себе.

— Ради бога, нет, — прошептала она.

И снова было ощущение полноты, но уже почти без боли, так как он хорошо подготовил ее. Он вошел в нее и какое-то время был неподвижен, потом начал ритмичные движения, открывая для нее новые внутренние стороны удовольствия. Они вырвали из нее последние резервные силы души и сердца и соединили все в сплошной восторг: Но она продолжала хотеть его каждой клеточкой своего тела и каждой каплей крови и робко, но нежно стремилась ему навстречу, пока блаженство не стало глубоким и полным. Она резко вздохнула, чувствуя полное с ним единение.

Его движения чуть стихли, и он позволил себе в восторге прижать ее своим телом. Это на самом деле был восторг — страхи, сомнения, надежды слились вместе в одно это чувство. Ее восхищение им перешло в ощущение какого-то чуда, и она еще сильнее приникла к обнимающему ее мужчине. Они лежали неподвижно, пока дыхание Рована не замедлилось, сердце не стало биться ровнее, а потом с совершенной легкостью и неутомимой нежностью он начал все снова. И снова началось сплошное очарование, он не оставил ни единой клеточки в ее теле, которой бы он не овладел.

Медленно и быстро, нежно и мощно они любили друг друга, окунались друг в друга, и уже ничто не могло их защитить от дикой радости. Это был настоящий букет восторга, даже целый сад, нежно ухоженный и который во что бы то ни стало необходимо сохранить в памяти, как любимые цветы сохраняются в книге.

И потом они лежали, прислушиваясь к биению своих сердец, а тела были влажными от пота. Его лицо зарылось в копне ее волос. Она, опустошенно обнимая его за спину, прошептала:

— Все, пожалуйста, остановись!

Рован стоял, облокотившись о каминную доску, и смотрел на огонь. Он не был доволен собой, поскольку совершил колоссальную ошибку. Он почему-то думал, что перемена в их отношениях с Кэтрин облегчит им пребывание в заточении. Но это только все осложнило.

Он до сих пор не представляет себе, от чего придется отказаться, когда закончится испытание. Конечно, он знает, он уже представлял, что отречение будет трудным, но… что оно станет почти невозможным — этого он не предугадал. И теперь это новое ощущение близкой потери придало отчаянную остроту каждой оставшейся минуте. Оно пробудило его от мертвого сна и посадило разжигать огонь, в надежде, что она проснется и присоединится к нему.

Ему так хотелось, чтобы она проснулась, словно ее пробуждение могло придать больше уверенности в будущем. Может быть, он слишком долго любил ее ночью, а она была так изумительно податлива, что он обо всем забыл, а уж тем более не хотел, чтобы она просила все это прекратить.

Он посмотрел на нее. Кэтрин лежала на боку, подложив руку под щеку, а волосы рассыпались по подушке. Она была полностью укрыта простыней, это он укрыл ее недавно, слишком хорошо помня, какой она была под ней.

Она проснулась и внимательно смотрела на него. Он заставил себя улыбнуться.

— Как ты себя чувствуешь утром?

— Прекрасно, — пробормотала она.

Она, наверное, сказала это машинально, подумал он и, оторвавшись от камина, сел рядом с ней на кровать. На ее щеке лежала прядь волос, он потянулся к ней и не совсем уверенной рукой убрал ее.

— Нигде не болит?

Она покачала головой, взглянула на него, потом отвела взгляд.

— Мне не хотелось делать тебе больно.

Она повернулась к нему лицом.

— Ты и не сделал.

— Но ты сказала… попросила меня не продолжать.

— О! — Она опустила ресницы. — Но ведь у тебя было так много усилий и никакого удовольствия.

Нахмурившись, он сдвинул брови.

— О чем ты говоришь? Конечно же, я получал удовольствие.

— Нет, не так, как я, — неуверенно произнесла она.

Ее забота тронула его. Он повернул рукой ее голову, заставляя взглянуть на себя.

— Мое наслаждение было другим, вот и все, мне не было от этого плохо.

— А мне казалось…

— Наверное, потому, что мой самоконтроль не был так хорош, как я думал, — с неодобрением произнес Рован. Ничего не прочитав на ее лице, продолжал: — То, что я чувствовал, французы называют «маленькими смертями» — серия удовольствий вместо одного большого наслаждения. Ощущение, близкое к тому, что чувствовала ты.