— Что вы сделали с нашим отцом? — строго осведомился один из подростков.
Он был выше ростом и скорее всего немного старше спутника.
— Молодой человек, — немедленно вмешался Макс. — Разве вам не известно, что джентльмены не разговаривают с дамами подобным тоном? Перед вами леди Лорелей, дочь герцога Санданмора. Извольте проявить должное почтение. Для начала поклонитесь и назовите себя.
На мгновение Лорелей испугалась, что по неопытности мальчики начнут пререкаться с Максом. Вся ее семья могла бы подтвердить, что любые попытки оспорить правоту дворецкого заканчивались полным провалом. Главный распорядитель огромного дома умел уничтожить взглядом и коротко, но емко доказать оппоненту его абсолютную несостоятельность. К счастью, посетители быстро поняли ошибку. Один ткнул другого локтем в бок, после чего оба посмотрели на Лорелей. Особого расположения во взглядах не чувствовалось, но поклоны оказались вполне грациозными и даже любезными.
— Меня зовут Дариус Уэрлок, — представился высокий мальчик. — А это мой брат Олуэн. Мы сыновья сэра Аргуса и хотим знать, где наш отец.
От потрясения Лорелей утратила дар речи. Ей показалось, что молчание длилось целый час, хотя на самом деле не прошло и пары секунд — Макс даже не успел откашляться. Да, не напрасно он предупредил о неприятностях: трудно было представить известие более неожиданное, ошеломительное и даже катастрофическое. В душе теснилось множество разнообразных чувств, но при всем желании среди них невозможно было бы найти ни одного приятного.
«Мы сыновья сэра Аргуса».
Лорелей не раз слышала, что слова способны глубоко ранить, но никогда не задумывалась, что означает расхожая поговорка. Прежде всегда казалось, что от любого резкого, нетактичного замечания можно отмахнуться: мало ли кому что взбредет на ум? И вот сейчас удар пришелся в самое сердце. У Аргуса двое сыновей, а он даже не счел нужным об этом сказать. Может быть, существовала и жена, о которой он тоже забыл упомянуть? В безвыходной ситуации спасти могли только хорошие манеры; к счастью, гувернантки в свое время работали добросовестно. Оставалось одно: закутаться в плащ отстраненной любезности и спрятать за ширмой гостеприимства растерянность и болезненное недоумение.
— Прошу вас, присаживайтесь. — Лорелей показала на кресла, полукругом расставленные возле выходящего в сад французского окна. — Сейчас Макс принесет чай, и можно будет спокойно поговорить.
Гости проявили воспитанность: дождались, пока хозяйка сядет первой, и последовали ее примеру.
— Прежде чем ответить на ваше требование, — при этих словах юноши слегка покраснели — хотелось бы услышать, как вы сюда попали и кто из взрослых вас сопровождает.
— Ехали сначала в повозке, а потом в почтовой карете, — ответил Дариус. — А вообще-то мы живем в Радмуре, у кузины Пенелопы и ее мужа Эштона Пенделлена, виконта Радмура.
— У них огромное поместье и такой же красивый дом, как у вас, — пояснил Олуэн. — Но когда папа достроит особняк в Лондоне, время от времени будем к нему ездить.
— Только время от времени?
— Да. Потому что не хотим надолго расставаться с остальными.
— А где же ваша мама? — поинтересовалась Лорелей.
Появление Макса не только ее не смутило, но даже придало уверенности. Дворецкий вернулся с большим подносом в руках и начал расставлять на столе блюда с закусками. Мясо, сыр и хлеб оказались особенно кстати.
— Наши матери оставили нас Пенелопе. Другие дети тоже переданы ей на попечение.
Макс выпрямился и строго посмотрел на мальчиков.
— Итак, вы приехали одни. Сбежали, как самые настоящие трусы, потому что знали, что вас не отпустят.
— Мы оставили Пенелопе записку, — попытался оправдаться Дариус. — А не поехать просто не могли, потому что услышали, что отец попал в беду. Но сколько ни расспрашивали старших, никто не говорил, что именно с ним случилось. Нам отвечали, что как только узнают все подробности, сразу расскажут. А потом выяснилось, что он здесь, а вместе с ним Яго, Леопольд, Бенед, Уинн, Тодд и даже тетя Олимпия. И вот мы решили своими глазами увидеть, что происходит.
— Макс, кажется, нам срочно необходимы бумага, перо и чернила, — задумчиво произнесла Лорелей.
— Одну минуту, миледи.
Дворецкий скрылся за дверью.
— Но мы же написали записку! — запротестовал Олуэн.
— Ешьте. — Она подождала, пока каждый из гостей соорудил солидных размеров сандвич, и продолжила расспросы: — Сколько вам лет? Двенадцать?
Мальчики молча кивнули.
— И при этом вы приехали сюда одни, без взрослых. Думаю, и сами отлично понимаете, что поступили плохо, как и то, что короткая записка не оправдывает самоуверенности. Виконт и виконтесса, без сомнения, встревожены, а возможно, уже начали поиски.
— Когда мы уехали, их в Радмуре не было.
— О, с каждой минутой становится все интереснее и интереснее, — заметил дворецкий, расставляя на столе письменные принадлежности.
— На вашем месте я бы не пыталась уничтожить Макса взглядом. Многие пробовали, но еще никому не удалось, — предупредила Лорелей, и путешественники послушно посмотрели в ее сторону. — Этот человек обладает богатым опытом: уже много лет играет в гляделки с непослушными детьми. Как только подкрепитесь, сразу напишете письмо в Радмур. Подробно объясните, где находитесь, и попросите прощения за самовольную отлучку. — Она взяла лист бумаги и обмакнула перо в чернильницу. — А я вложу записку с подтверждением вашей безопасности. Потом, при встрече с отцом, объясните ему свое поведение.
— Так, значит, он все-таки здесь! — воскликнул Дариус. — Но где же? — Мальчик встретил укоризненный взгляд Макса и поспешно добавил: — Миледи.
— Как только закончим дела, сразу провожу к сэру Уэрлоку. Убедитесь, что с ним все в порядке, и поймете, что поступили неразумно.
Лорелей подняла глаза и встретила прямые заинтересованные взгляды.
— У вас есть братья, — заключил Дариус.
— Тринадцать. Три старших и десять младших.
Олуэн тут же подавился, и брату пришлось стукнуть его по спине. Из куртки поднялось облако пыли. Макс недовольно поморщился, а Лорелей понимающе улыбнулась.
Пока под бдительным надзором дворецкого голодные путешественники с энтузиазмом набивали пустые желудки, мисс Сандан сосредоточенно сочиняла дипломатическое послание виконту и виконтессе. Но даже поиски убедительных доводов не могли отвлечь ее от посторонних мыслей — увы, далеко не самых приятных. Внешнее спокойствие давалось ей с огромным трудом, и в какой-то момент стало страшно, что горькие чувства прорвут тонкую оболочку и хлынут неудержимым потоком.
