Они провалились в сон сразу, измученные всплеском страстей и долгой бессонницей последних недель. Лишь под утро, когда прогорел камин и в комнате стало заметно холоднее, Лаис вынырнула из объятий освежающего сна. Энджел был рядом. В предутреннем полумраке его лицо казалось ликом ангела с итальянской картины. Он казался таким молодым, спокойным и умиротворенным, что Лаис даже заволновалась, дышит ли он. Нет, грудь его мерно вздымалась. Всего лишь спит. Интересно, что он видит сейчас, в своем сне? После ночи, что они провели вместе? После смерти отца?
Он словно почувствовал ее взгляд, ресницы дрогнули, но он не открыл глаз, а лишь протянул руку, притягивая Лаис поближе. Она подчинилась, положила голову ему на плечо и снова задремала.
Ей показалось, что она закрыла глаза всего лишь на мгновение, но когда она проснулась, Энджел уже был одет и разжигал камин.
– Тебе не кажется, что мне будет непросто объяснить Элен, почему горит огонь?
– Я не подумал, – пожал плечами Энджел. – Просто скажешь, что замерзла.
– Просто скажу.
– Я не мог допустить, чтобы ты замерзла, когда я уйду.
– Уже пора?
– Да, скоро встанут слуги. И…
– И я помню, что ты не можешь ничего мне обещать. Что мы должны быть осторожны.
– Нет. Да. И я знаю, чего хочу.
Прежде чем уйти, Энджел поцеловал ее, и Лаис едва сдержалась, чтобы не начать умолять его остаться еще хоть ненадолго.
Когда он ушел, она уткнулась в подушку и разрыдалась.
Декабрь порадовал неожиданно теплой погодой; казалось, вернулись сентябрьские деньки и в воздухе разлит тонкий аромат подступающей осени. Снег так больше и не выпал, изумрудная зелень на неизменных английских полях радовала глаз, и можно было надеяться, что удастся пережить зиму, не слишком замерзнув. С недавних пор Лаис не боялась замерзнуть ночью: Энджел посещал ее спальню с завидной регулярностью и всегда разжигал камин, уходя.
Графине стоило больших сил сдерживаться и не обнаруживать свое отношение к Фламбару на людях. И в присутствии слуг за обедом, и в обычной дневной суете, и на репетициях спектакля Лаис держалась с фехтовальщиком по-прежнему – вежливо и чуть равнодушно. Как будто ей все равно, что он делает и с кем говорит. Ревность поутихла. Глядя, как Энджел улыбается дамам, объясняет им сложные места в партиях, как поет вместе со всеми и как прелестницы стараются оказаться к нему поближе, Лаис лишь улыбалась про себя и думала об одном: «Он мой, насколько это может быть. Он со мной, потому что хочет быть со мной. Сегодня ночью я буду лежать рядом с ним, и он, как всегда, рассеянно станет перебирать мои волосы, накручивая на пальцы длинные пряди». Все они не знали, какова на вкус его кожа, как нежны его прикосновения.
Это примиряло ее с действительностью. К тому же Энджел нет-нет да и бросал на графиню многозначительные взгляды, когда никто не мог их отследить. В его зеленых глазах, полных колдовского огня, Лаис видела обещание, и в такие моменты еще сильнее ощущала мистическую связь, возникшую между нею и этим мужчиной.
Энджел оказался не только великолепным любовником, внимательным и нежным; он, наконец, стал для Лаис и другом, и сообщником. Она теперь снова мало спала по ночам, потому что боялась упустить хотя бы миг из восхитительного общения – прикосновениями, взглядами, словами. Близость сама по себе являлась разговором, позволявшим узнать друг друга еще лучше. Лаис и Энджел часами вполголоса разговаривали обо всем на свете, не касаясь нескольких запретных тем. Он никогда не говорил о Валентайн, она больше не упоминала о Роберте. Призраки, даже любимые призраки, должны отступить.
Элен, разумеется, догадывалась, что хозяйка проводит ночи не одна, хотя Энджел всегда уходил к себе прежде, чем вставали слуги, но горящий камин все же выдавал любовников с головой; впрочем, горничная не была болтливой, поэтому за свою репутацию Лаис не беспокоилась.
Примерно через неделю после визита графа Лангбэйна в Джиллейн-Холл Энджел сказал, что остается до Рождества.
– Мне пока нечего делать в Девери-Хаусе, – объяснил он за чаем в гостиной, на который Лаис рискнула его пригласить. – Мои друзья и адвокаты с ног сбились, пытаясь понять, как обойти закон и добиться герцогского титула для меня. Не скажу, что меня вдохновляет эта затея, хотя я понимаю своих людей. Им не хочется подчиняться сумасшедшему, а Брайан, боюсь, действительно ненормален. – Энджел скривился. – Если я по-прежнему в ответе за герцогство, то должен принять титул и управлять землями, чего Брайан делать не может и не желает. – Он непонятно посмотрел на Лаис. – Я не слишком стесню тебя, если останусь еще ненадолго?
– Я буду только рада, – графиня невесело улыбнулась. Вот и сказано, сколько ей отмерили счастья: после Рождества Энджел уедет, и она вновь останется одна. Что ж, тем драгоценнее время, проведенное с ним. – А получить титул действительно так непросто?
– Брайан – старший сын. Отец не мог лишить его титула, не объяснив королевской семье, почему он это делает; а герцог уж точно не желал давать эти объяснения. В старые времена все было проще: Мальборо попросил бы за меня. Но теперь, когда Сара, его жена, рассорилась с королевой Анной, такое прошение принесет больше вреда, чем пользы. Нынче я окажусь в немилости, как один из ближайших друзей Джона. – Энджел в задумчивости потеребил нижнюю губу и тут же бросил это не приличествующее джентльмену занятие. – Словом, непростая задача для юристов. Пока они пытаются ее решить, в Лондоне мне делать нечего. Незачем дразнить шакалов. Да и спектакль уже скоро.
С этого момента Лаис все острее чувствовала тень предстоящей разлуки. Каждый день сокращал расстояние между нею и тем моментом, когда Энджел уедет. Он по-прежнему ничего не обещал, оставался нежен и временами загадочно молчалив, с улыбкой слушал Лаис, когда она болтала о чем-то, и говорил с нею сам, с каждым разом все непринужденнее и свободнее. Пожалуйста, мысленно молила его Лаис, не бойся меня. Я не причиню тебе зла, не причиню боли. И старалась улыбаться, понимая, что Энджел боится не полюбить – он опасается уничтожить любовь прикосновением к ней. Убийство Валентайн заставило его быть очень, очень осторожным.
Лаис не знала, сможет ли он когда-либо преодолеть эту осторожность.
Кажется, нет.
Ближе к Рождеству снег все-таки выпал, ударил легкий морозец, и однажды утром, откинув занавеску, Лаис увидела, как мир вокруг переливается под зимним солнцем. Трава искрилась тысячами крохотных алмазов, деревья сияли, лужицы превратились в серебряные зеркала. Графиня улыбнулась и отправилась одеваться: сегодня она должна выглядеть как можно лучше, ведь именно сегодня состоится спектакль.
