Риккардо внимательно запоминал дорогу. Когда они подошли к воротам Баб Джеллэдин, он достал пятифранковик и франк и вложил обе монеты в протянутую руку армянина.
– Я пойду дальше один.
Армянин думал было запротестовать, но потом, сообразив, очевидно, что не в его интересах идти дальше, пожелал спокойной ночи и свернул на главную улицу.
Риккардо быстро дошел до отеля и вызвал одного из привратников, с которым был в сравнительно дружеских отношениях.
– Меня знобит немного, а хочется еще погулять, – не дадите ли вы мне свой бурнус?
Тот поспешил принести бурнус. Риккардо закутался в него, а отойдя подальше от отеля, подкачал брюки, спрятал в карман панаму и натянул капюшон на лицо. В таком виде он мог сойти за араба.
Он шаг за шагом проделал весь только что пройденный путь и вторично подошел к мечети Мечей.
Кругом было тихо, но вот запел петух, ему ответил другой, третий, все городские петухи. Арабские петухи кричат только в полночь и проделывают это не за страх, а за совесть. Салют длился минут пять, а тем временем Риккардо рассматривал глинобитную стену против мечети. Наконец он обнаружил деревянную калитку, выбеленную, как вся стена, и потому едва заметную. Он решил постучать в нее. Молчание. Снова стук. По-прежнему молчание, ни признака жизни. На третий раз он как будто услыхал шарканье ног. Он нагнулся, прислушиваясь, и вдруг отскочил – чья-то рука легла ему на плечо. Кто-то бесшумно подкрался к нему сзади.
Это был негр, сгорбленный старик. Он смотрел на Риккардо с любопытством и вместе с тем дерзко. Риккардо не знал – говорить ли пароль. Пока он соображал, как быть, старик оттолкнул его, вынул из кармана заржавленный ключ, открыл дверь и, войдя, захлопнул ее перед самым носом Риккардо. При этом он издал какой-то хрип, и Риккардо с ужасом заметил, что язык у него отрезан.
Риккардо услышал звук задвигаемого засова и принялся снова колотить в дверь, на этот раз не щадя своих сил.
Прошло довольно много времени; дверь снова открылась, и на пороге показалась укутанная по самые глаза в потертый черный хаик женщина. Судя по сгорбленной фигуре, она тоже была стара, что и подтвердил надтреснутый голос, когда она заговорила. Из-за ее спины выглядывал давешний старик. Риккардо не слишком силен был в арабском языке, чтобы ответить на их вопросы, и удовлетворился лишь тем, что произнес: «Сиди Бель-Гассан!» А видя, что сомнения их все-таки не рассеиваются окончательно, нагнулся и начертал на полу пятиконечную звезду. Этого, очевидно, оказалось достаточно. Женщина схватила Риккардо за руку и потащила его за собой, а старик зажег фонарь, осветивший маленькую, сводчатую, совсем пустую, если не считать циновок на полу, комнату. За ней была другая – убогая жилая комната, в которой стояли огромная двуспальная кровать, со звездой и полумесяцем наверху, ткацкий станок и несколько мешков, должно быть, с сушеными финиками. От всего этого шел прогорклый запах верблюжьей шерсти. Старик тотчас вышел, оставив Риккардо наедине со старухой; скрипучая дверь захлопнулась за ним. Старая особа сбросила свой хаик, открыв отталкивающе безобразное, но доброе лицо. Она была мулатка, по-видимому, очень старая, но еще деятельная и болтливая; она говорила не переставая, но Риккардо не понимал ни слова из этого потока речей. Попутно она раздувала огонь в глиняной жаровне. Риккардо видел, что она готовила ему кофе. Пока он пил его, сидя на красной подушке, которую она стянула с кровати, она уселась против него на корточки и с веселым любопытством разглядывала его. Потом понемногу стала замолкать; наконец, уронила голову на грудь и захрапела. Риккардо начинало разбирать нетерпение. Прошло уже минут двадцать. Глядя на спящую красавицу, он чувствовал, что его самого одолевает сон, – ведь он не знал отдыха последние дни, – и напряженно прислушивался, не раздадутся ли шаги. Наконец, снаружи послышалось шарканье, дверь раскрылась, и Риккардо увидел старика, который знаками приглашал его следовать за ним.
Медленно шли они боковыми уличками. Риккардо почти засыпал на ходу. Наконец, негр остановился у обитой гвоздями двери и постучал. Риккардо впустили. Неряшливо одетая девушка-мулатка повела его через темный двор по лестнице на верхний этаж. Через несколько минут он стоял в пышно обставленной комнате. Усталый взгляд Риккардо сразу оценил нелепую мешанину стилей. Париж и Восток старались сообща. Прекрасная старинная медная лампа освещала беспорядочную комнату, кресло с перламутровой инкрустацией, диван Людовика XV, позолоченные часы, тяжелые ковры, разбросанные по полу подушки. Сильно пахло духами. Пара грязных атласных туфель валялась на низком диване, кружевной пеньюар, тоже грязный, лежал, забытый, на столе. А в алькове стояла кровать с четырьмя колонками – настоящее произведение искусства, с занавесками из дорогого шелка.
В комнате не было никого. Позолоченные часы с трогательным оптимизмом показывали девять часов – утра или вечера, неизвестно. Размышления Риккардо были прерваны появлением девушки-мулатки, принесшей поднос со стаканом щербета и несвежими на вид пирожными, украшенными белой и розовой глазурью и бумажными полумесяцами.
«Опять ждать!» – со вздохом подумал Риккардо. Осторожно сбросив атласные туфли, он сел на диван, и веки его тотчас стали смыкаться. Усилием воли он открыл глаза. Но ненадолго. Усталость взяла свое, и под монотонный стук маятника часов он заснул глубоким сном. Голова его откинулась на подушки дивана.
Прошел час, и в комнату усталым шагом вошла женщина, вся закрытая тяжелым покрывалом. Она удивленно оглядела комнату, и глаза ее остановились на спящем.
– Смотри! – воскликнула она, едва сдерживая смех.
Потом подошла на цыпочках, медленно, чтобы не зазвенели запястья, откинула покрывало и не то насмешливо, не то нежно смотрела на Риккардо. Молодой сицилиец спал глубоким сном; под глазами залегли тени, щеки побледнели от усталости.
– Бедное дитя, – прошептала она по-арабски и, нагнувшись, слегка погладила его по щеке.
Потом материнским движением укрыла его ковриком и потушила лампу.
После этого она на цыпочках вышла из комнаты и забрала с собой тяжелый хаик. Мрак и тишина водворились в доме.
Риккардо проснулся. Сквозь открытую дверь солнце ударяло ему прямо в глаза, а возле дивана стояла кофейного цвета девушка-мулатка, которая видимо, забавлялась, улыбаясь во весь свой рот и показывая два ряда безукоризненно белых зубов.
– Вы спите! – воскликнула она на ломаном французском языке и звонко рассмеялась.
Спорить против этого не приходилось.
