Конечно, не следует забывать об истинных мотивах ее поведения. Тогда, в карете, она, несомненно, хотела его, но, может быть, она просто умелая актриса? Ей, разумеется, нужен Кендлвуд. Ради него она готова на все. Неужели ради Кендлвуда она решится отдать ему даже свое тело?
Оливер в очередной раз понял, что страстно хочет ее, однако ни в коем случае не должен доверять ей, каким бы соблазнительным ни было желание поверить в ее любовь к нему.
Заседание состоялось в Мейфэре, в доме вдовой леди Чапмен, известной своими симпатиями к лондонским беднякам. По словам сестер Битти, она сделала немало полезного на стезе благотворительности.
Вивианна пообещала побывать на заседании от имени сестер Битти, и, хотя ее радовала возможность увидеть леди Чапмен и других известных в Лондоне сторонников реформ, всю первую половину мероприятия – а это была лекция о жизни бедняков в работных домах – ее мысли были посвящены вещам совершенно иного свойства.
После первого «урока», взятого у Афродиты, ей стало казаться, что в ней поселилось другое существо – роковая соблазнительница, способная очаровать любого мужчину. Она почувствовала, что ее тело ожило и теперь страстно желает ранее неведомых ощущений. Сегодня вечером, когда Лил помогала ей одеваться, она как-то по-новому, как будто впервые в жизни, ощутила прикосновение ткани к своей коже.
Ее тело сделалось похожим на неведомый музыкальный инструмент, готовый отозваться нежными мелодиями на прикосновение умелых пальцев опытного музыканта. Это новое открытие было одновременно и приятным, и немного пугающим, и в то же время заставляло ее трепетать от нетерпения.
С позволения леди Чапмен она послала Оливеру приглашение на этот вечер. Это было необдуманное решение, принятое под влиянием настроения, однако Вивианна убедила себя в его правильности и разумности. Возможно, в обществе людей, готовых делиться своим богатством с детьми вроде тех, что нашли свой дом в организованном ею приюте, его очерствевшее сердце дрогнет. Он, разумеется, не придет, но даже то, что он получит от нее приглашение, может быть, хоть в самой малой степени повлияет на него и заставит одуматься.
– Это не тот ли лорд Монтгомери, который задумал разрушить Кендлвуд? – язвительно осведомилась леди Чапмен.
– Тот самый. Но я смею надеяться, что он передумает и откажется от своего замысла.
Леди Чапмен смерила Вивианну испытующим взглядом и улыбнулась:
– Мне думается, мисс Гринтри, вы могли бы что-нибудь предпринять; чтобы заставить его передумать.
Теперь Вивианне оставалось надеяться на то, что леди Чапмен окажется права.
Когда докладчик закончил свое повествование о работных домах и поклонился в благодарность за вежливые аплодисменты присутствующих, Вивианна испытала странное ощущение. Ей показалось, будто кто-то пристально наблюдает за ней. Какое-то время она пыталась убедить себя в том, что это лишь игра воображения, однако ощущение на себе чужого взгляда не покидало ее. Наконец, будучи не в силах сопротивляться искушению, она оглянулась.
У нее сразу же перехватило дыхание, сердце бешено застучало в груди. На нее не отрываясь смотрел Оливер Монтгомери, одетый в элегантный черный фрак, белоснежную рубашку и аквамариновой расцветки жилет. Он неподвижно стоял у задней стены и не сводил с нее глаз.
Он принял ее приглашение. Но почему он пришел? Неужели раскаялся в своем упрямстве? Может быть, и поэтому... Тем не менее в глубине души она понимала, что дело в другом. Оливер пришел сюда из-за нее. Афродита оказалась права. Его неумолимо тянет к ней. Он запомнил ее запах и теперь будет неотступно следовать за ней, как волк, преследующий свою добычу.
Вернее будет сказать, преследующий самку.
Вивианна почувствовала, что у нее задрожали руки. Нет-нет, Оливер не преследует ее, это она охотится за ним. Она не добыча, она – волчица. Такая же свирепая, смелая и решительная, как и он. Обольстительница, живущая в ней, о которой поведала ей Афродита, наконец начинает пробуждаться ото сна.
Первого выступающего сменил второй, и Вивианна честно попыталась вслушаться в его слова. Это ни к чему не привело, все звуки окружающего мира как будто куда-то исчезли, слова доносились до ее слуха, но она совершенно не понимала их значения. Весь мир сейчас сосредоточился для нее в одном лишь Оливере, и она буквально физически ощущала его присутствие. Это ощущение усиливалось с каждой секундой, и Вивианна позволила отдаться зову своего тела, а не рассудка. Машинально, даже не придавая значения своим действиям, она позволила шали соскользнуть с ее плеч, открыв взгляду белую кожу, и тотчас мысленно задалась вопросом, видно ли Оливеру, как вздымается ее грудь, как участилось ее дыхание.
Заметив, что на лице Оливера появилась улыбка, Вивианна подняла затянутую в перчатку руку и как бы невзначай притронулась к щеке, поправив выбившийся из прически локон. В ушах у нее были жемчужные сережки, и она игриво коснулась одной из них.
Все-таки удивительно, что, не видя его, она ощутила его присутствие. Это отреагировало ее тело, точнее, обольстительница почувствовала его и пропела ему свою нежную приветственную песнь.
Оливер по-прежнему чувствовал, что смущение не покидает его. Он немного изменил позу, чтобы можно было лучше видеть Вивианну – ее гибкую шею, высоко вздымающуюся грудь, прекрасные каштановые волосы. При этом Оливер готов был поклясться чем угодно: она намеренно дразнит его, находясь на безопасном расстоянии от него.
Похоже, она только делает вид, что слушает выступающего с лекцией джентльмена. Лекция! Оливер раньше даже представить себе не мог, что его каким-то чудом может занести на какую-нибудь лекцию. Он не запомнил ни единого слова выступавшего, и в этом не было ничего удивительного. Он был слишком увлечен созерцанием Вивианны Гринтри.
В зале снова раздались аплодисменты, после чего хозяйка дома объявила о том, что сейчас будет подан ужин, за которым последует еще одно выступление очередного всеми уважаемого джентльмена. Оливер еле сдержался, чтобы не застонать вслух. Он, конечно, мог бы уйти отсюда, но это лишило бы его возможности поговорить с Вивианной.
«Посмотри на нее», – сердито приказал он себе. Она уже была окружена стайкой далеко не юного вида джентльменов, которые наперебой задавали ей какие-то вопросы.
Неужели им так интересно говорить с ней на темы благотворительности или им все же хотелось воспользоваться возможностью получше рассмотреть ее удивительные карие глаза? При этой мысли Оливер почувствовал отвращение к самому себе. Неужели это ревность? Трудно сказать. Следует пока признать лишь одно: в последнее время он просто не может не думать об этой юной женщине – ее внешности, ее движениях, ее поступках и словах.
