— Мне нужно нечто большее, — наконец вымолвила она. — Я не знаю, как и где, но я это получу. И ты мне в этом поможешь.
Она круто развернулась и вылетела из комнаты, захлопнув за собой дверь с такой силой, что даже Нэнси на кухне услышала грохот.
Бретт выругался вслед захлопнувшейся двери. Что она имела в виду, сказав, что он ей поможет? Он не позволит женщине командовать собой, особенно девчонке, которая выбегает из комнаты, словно бес, и постоянно ему перечит. Она была лакомым кусочком, но на свете много лакомых кусочков, не менее соблазнительных, но достающихся не такой дорогой ценой.
Но когда пыл его неудовольствия остыл, Бретт снова представил ее юное, невинное тело, ее совершенное лицо и фигуру, и плавные, грациозные движения, сулившие еще большее наслаждение, чем то, которое он испытал в их первую ночь. Чем больше Бретт думал об этом, тем сильнее становилось его желание оставить Кейт подле себя. Он заколебался, подумав об осложнениях, которые это вызовет, но мысль о том, что их пути разойдутся, нагоняла на него куда большую тоску.
К тому же можно использовать то время, пока он выздоравливает и ждет ответа на письма, чтобы наладить с ней отношения. Бретт всегда предпочитал, чтобы женщина отдавалась ему добровольно. Наслаждение от близости гораздо острее, если оно обоюдное. Он вспомнил, как Кейт реагировала на его ласки, и по его телу снова растеклось тепло. Ее тело, горевшее желанием, несмотря на сдерживавшие его оковы разума, пробудилось от его прикосновений и яростно попыталось сравняться с ним в страсти. Бретт знал, что она пока еще неопытна в вопросе любовных наслаждений, но, когда Кейт научится получать удовольствие от этого таинства и упиваться торжеством сладострастных ощущений, она станет партнером, достойным его мастерства.
«Да, — подумал Бретт, снова погружаясь в сон, — я вполне мог бы попытаться расположить ее к себе. Пока я прикован к этой постели, больше я ничего не могу сделать».
Весь вечер и большую часть следующего дня Кейт держалась с ним подчеркнуто сухо, но ни одна женщина не могла устоять перед Бреттом, когда он пускал в ход свое обаяние, и лед в ее сердце начал таять еще до полудня. Бретт не стал менять свое отношение к ней — это было бы ошибкой и только вызвало бы у нее подозрения и укрепило ее недоверие, — но он следил за своими словами, чтобы не разозлить девушку неосторожным замечанием. Он с неохотой заключил, что, хотя она жила, как в монастыре, у нее сложилось довольно непривычное представление о своих способностях и достоинстве. Единственное, чего Кейт до сих пор не поняла, так это какой властью обладает ее красота. Как только она осознает это в полной мере, мрачно размышлял Бретт, он не сможет больше удерживать ее подле себя. Он тут же решил, что не поедет в Париж. Кейт еще не совсем оттаяла и не стала притворяться, что больше не гневается на него, но она все же начала с ним разговаривать. Один раз она попыталась завести разговор о своем будущем, но Бретт увильнул от ответа.
— Я жду ответа на письма. Как только я их получу, я с превеликим удовольствием отвезу тебя, куда ты захочешь.
Поскольку он не потрудился объяснить, что это были за письма и кому они были адресованы, это нисколько не прояснило ситуацию. Кейт решила оставить эту тему в надежде, что на следующий день добьется от него вразумительного ответа, но ее надеждам не суждено было сбыться. Почти весь следующий день Бретт провел, обучая ее, как обращаться с пистолетом и кинжалом.
— Если ты намерена стрелять в разбойников с большой дороги, которые встречаются на твоем пути, ты должна научиться правильно пользоваться пистолетом. — Кейт не боялась незаряженного пистолета, поэтому быстро овладела этой премудростью. — Как только мы сможем выходить на улицу, я дам тебе пару патронов, — пообещал Бретт, — и мы посмотрим, что у тебя получится.
Кейт была довольна своими успехами, но почувствовала облегчение, когда они перешли к кинжалу, после того как все возможности незаряженного пистолета были исчерпаны. Таким образом, вопрос, что скажут Валентина и жители деревни по поводу стрельбы из пистолета фактически по их задним дверям, был отложен до следующего дня.
Потратив следующее утро на дальнейшее оттачивание мастерства владения пистолетом и кинжалом, после обеда Бретт познакомил ее со шпагой. Она не проявила к ней ни малейшего интереса, но Бретт все равно продолжил урок фехтования, поскольку это мешало ей снова поднять тему своего отъезда и, помимо этого, давало ему возможность расположить ее к себе.
— Когда ты приобретешь сноровку, ты сможешь носить пистолет в муфте и кинжал в подвязке, — в шутку предложил Бретт.
— Я бы предпочла не разгуливать по улицам, вооруженная до зубов, — ответила она, но Бретт улыбнулся ей так, что у нее кровь прилила к щекам. — Если ты будешь продолжать так на меня смотреть, мне придется пустить их в ход против тебя, — пригрозила она.
— И шпагу?
— Я не настолько хорошо ей владею, но я всегда могу воткнуть ее тебе в сердце, пока ты спишь, — задумчиво добавила она.
— А ты кровожадная девчонка! Разве мать не говорила тебе, что благовоспитанным девушкам не пристало думать о таких вещах?
Кейт перестала улыбаться.
— То, чему меня учила моя мать, может тебя шокировать. Я бы предпочла об этом забыть.
Как Бретт ни старался уговорить ее объясниться, она наотрез отказалась беседовать о своей матери. Вместо этого Кейт попросила его снова показать ей один удар шпагой.
— До тех пор, пока я не смогу встать с этой кровати, мне придется заручиться помощью Чарлза. Невозможно лежа научить человека фехтовать, даже если под моей спиной находится половина подушек гостиницы.
Следующие два дня, как и предыдущие, прошли в согласии. Они по-прежнему совершенствовали навыки владения оружием — Чарлз даже принес Кейт мишень, чтобы метать в нее кинжал, — и Бретт учил ее играть в карты. Время от времени она читала вслух, но ему становилось скучно, и он засыпал. Валентина изо всех сил старалась, чтобы им не мешали. Сама она никогда не задерживалась в комнате Бретта дольше нескольких минут, и когда бы Чарлз ни присоединился к ним, у нее, похоже, всегда находилось для него неотложное дело. Кейт не замечала, что их сводят, но Бретт это понял и теперь терялся в догадках, что замышляет Валентина. Он знал, что мадам Маркюль была тонким наблюдателем, от внимания которого ничто не ускользало надолго, особенно если это что-то хотели от нее скрыть. Она затевала что-то недоброе, но сейчас Бретт ничего не мог с этим поделать. Не мог же он, в конце концов, запереть мадам в одной из комнат ее собственной гостиницы.
Следующий день выдался особенно солнечным, и доктор Бертон разрешил Бретту немного побыть на свежем воздухе, но с условием, что тот не будет вставать с кресла.
