— Он посмел это сделать? И вы не бросили его в темницу?
— Нет, Ваше Величество, и я думаю, вы меня поймете. Прибытие византийского флота заставило его призадуматься. Если, как мы предполагали, войска двинутся морем в сторону Египта, Саладин может заключить из этого, что огромная территория Трансиордании останется без защитника, и, не переставая отражать ваше наступление, послать войска через Красное море с тем, чтобы захватить эти обширные владения, ключевую позицию королевства на юге. Конечно, он заслуживает наказания, но...
— А он не так уж глупо рассудил! И потом, никто здесь не рассчитывал снова увидеть меня живым, верно? Забудем об этом! Есть другие новости?
— Да, Ваше Величество, и важные: Филипп Эльзасский, граф Фландрии, только что прибыл в Кесарию с большой армией. Признаюсь, меня это очень радует: я не перестаю рассылать по всей Европе письма, обращаюсь к королям и князьям, прошу их вспомнить о Святой земле, прислать нам войска, и...
— Господи, да что же вы раньше-то об этом не сказали? Это самая лучшая новость, какая только может быть! Вот оно, спасение, посланное нам небесами в ответ на мои молитвы. Граф Фландрский — не король, но он — один из высших сеньоров христианского мира и ближайший наш кровный родственник, а кроме того, его сближает с нами любовь к Святой земле, ведь его отец, граф Тьерри, четырежды приезжал сюда молиться и сражаться. И женился он на Сибилле Анжуйской, дочери моего деда Фулька от его первой жены. Если Филипп также отважен, как его отец, не надо искать другого военачальника, который возглавил бы поход франков в Египет на византийских судах! А я тем временем подготовлю надежную оборону, и когда Саладин, изгнанный из своего тучного Египта, отправится в Сирию заново собирать войска в надежде напасть на нас с тыла, мы будем готовы его встретить! Мой отец был прав: до тех пор, пока султан станет удерживать Египет, королевству нечего рассчитывать на долгий и прочный мир!
При виде того, какой радостью сияет это уже так жестоко изуродованное болезнью лицо, у обоих слушавших его сжалось сердце, но канцлер-архиепископ в душе возблагодарил Господа: Бодуэна не покинула вера в величие его короны. Несмотря на то, что его страдания внезапно сделались особенно тяжкими, он оставался королем, хранил надежду и не отказывался от великих замыслов. Он понял, что Саладин, несмотря на перемирие, не будет до бесконечности сидеть, затаившись в своем каирском дворце, и что единственный способ помешать ему снова наложить лапу на Иерусалимское королевство — это вынудить его защищаться. Но покинуть пост бдительного стража королевства было невозможно. Прибытие Филиппа Эльзасского освобождало его от необходимости отправляться в поход, пусть даже в глубине души он и сожалел о том, что другой, а не он сам, будет увенчан лаврами победителя.
Гийом Тирский, способный читать мысли бывшего ученика, невольно улыбнулся:
— Не уноситесь в мечтах слишком далеко, Ваше Величество! Ваш герой восемнадцать лет женат на Изабелле де Вермандуа!
— Я об этом и не думал. Как бы там ни было, вдова не может снова выйти замуж раньше, чем минет год, а паломничество нашего родственника, возможно, так долго и не продлится. Но это не мешает нам возблагодарить Господа за то, что он послал нам его!
Бодуэн вскоре осознал, что немного поспешил возносить хвалы. Не то чтобы граф Фландрский ему с первого взгляда не понравился. Этот крупный феодал, крепкий сорокалетний мужчина, образованный человек и любитель поэзии, славился еще и как великолепный управляющий. Умел он быть и первопроходцем: по его распоряжению в его владениях проводилось осушение болот Аа между Ваттеном и Бурбургом, он руководил благоустройством городов Камбре и Лилль. Так что можно было и призадуматься, отчего это он покинул свои богатые земли и повел такое большое войско в долгий и трудный поход под видом паломничества. Возможно, он захотел последовать примеру отца, графа Тьерри, четырежды сюда приходившего и проявившего такое благочестие, что тогдашний патриарх вручил ему сосуд с несколькими каплями крови Христа, собранной на Голгофе Иосифом Аримафейским. Этот сосуд стал предметом поклонения, когда его доставили в Брюгге46. А может быть, он надеялся вымолить у небес наследника, которого за восемнадцать лет брака не сумела принести ему супруга, Изабелла де Вермандуа? Мудрый и прозорливый Гийом, давно наблюдавший за людьми, не мог в это поверить. Приветливое лицо графа, его прекрасные манеры и румянец кутилы на свежем лице не мешали заметить холодный, как камень, взгляд серо-синих глаз и хищную челюсть... Но Бодуэн был слишком молод для того, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Он великолепно и сердечно принял родственника в присутствии всех своих баронов и византийских послов. Со свойственной его летам восторженностью он не утаил от гостя, что видит в нем человека, ниспосланного провидением, благодаря которому — в той же мере, в какой и благодаря императору, — захватнические поползновения Саладина могут быть пресечены, и франкское королевство сможет отвоевать отнятые у них земли графств Эдессы и Тюрбесселя. Кроме того, в случае, если смерть заберет его, Бодуэна, раньше, чем он рассчитывает, разве не станет Филипп Эльзасский, с его выдающимися достоинствами, лучшим регентом, какого только можно пожелать?
Увы, это предложение, рожденное таким полным самозабвением и такой безграничной заботой о благе королевства, не нашло у графа того отклика, на какой надеялся король. Глядя в это скрытое покрывалом лицо под золотой короной, должно быть, пробудившее у него неприятные воспоминания, — ведь его шурин, Рауль де Вермандуа, двенадцать лет тому назад умер от проказы, — он решительно отказал, что было не только не по-христиански, но даже и несколько оскорбительно: он явился ко двору не для того, чтобы давать обещания и брать на себя обязательства, он не намерен и оставаться здесь дольше, чем предполагал. Что же касается регентства — король может возложить его на кого ему будет угодно.
Бодуэн, проявив бесконечное терпение, не ответил наглецу так, как он того заслуживал, но поручил баронам, — которым граф совершенно не понравился, — уговорить его, по крайней мере, послужить своим мечом Кресту, отправиться воевать с Саладином и победить этого заклятого врага иерусалимской короны; регентство же в случае внезапной кончины короля может быть в его отсутствие доверено надежному воину — Рено Шатильонскому.
Новое предложение оказалось еще более неудачным. Филипп для начала заявил баронам, что и слышать не желает о сеньоре Крака, — и последний, примчавшийся по такому случаю, едва не удавил его за эти слова! Что же касается Египта, — если он туда и отправится, то только для того, чтобы самому стать там королем. Кроме этого, в ходе разговора граф Фландрский имел наглость заявить, что, если уж речь зашла о будущем королевства, он не видит, почему бы любую из сестер короля не выдать замуж за сына одного из его вассалов, Робера де Бетюна, мелкого сеньора из Артуа, которого он прихватил с собой в это путешествие.
