– Многие думают, что я тайно родилась на тонких простынях в одном из французских замков. Сущая выдумка! Я открыла глаза в Дижоне, на соломенной подстилке, в тюремной камере, где моя мать ждала смерти… Я не дочь Франческо Бельтрами.
Не обращая внимания на возглас удивления, вырвавшийся у ее подруги, Фьора в точности пересказала, не упустив ни одной мелочи, то, о чем поведал ей отец. Ее голос то звенел, то становился приглушенным, что окрашивало трагический роман Жана и Марии де Бревай в новые яркие тона.
Взгляд Кьяры был прикован к портрету, она не смела дышать, стараясь не пропустить ни слова из того, о чем ведал доносившийся из темноты голос. Он рассказывал ей о пламени неодолимой страсти, вспыхнувшей в серых буднях повседневной жизни, о бегстве навстречу невозможной жизни вместе, о преследовании и, наконец, о смертном приговоре, о приведении его в исполнение, обо всех отвратительных деталях, против которых восстала душа случайного прохожего. Юной флорентийке казалось, что она слушает одно из тех фантастических повествований, которые рассказывали на перекрестках бродячие артисты. На сей раз все это было правдой.
Но вот Фьора умолкла. Кьяра сидела как зачарованная. Воцарилась глубокая тишина, и это было невыносимо для рассказчицы. В ожидании вердикта, которого она страшно боялась, у нее сдавило горло. Однако Кьяра не шевельнулась и не произнесла ни слова, лицо ее застыло, расширившиеся глаза были устремлены в никуда.
Вдруг она резко поднялась с места. Сердце Фьоры замерло. Но вместо того, чтобы направиться к двери, Кьяра подошла к своей подруге:
– Почему ты подумала, что я отвернусь от тебя?
– Мне кажется, в этом не было бы ничего удивительного, не так ли?
– Ко мне это не относится. Ответь сначала на один вопрос: что ты испытываешь, когда думаешь о своих родителях? Стыд?
– Нет… о, нет! Огромную жалость и… нежность. Мне сейчас почти столько же лет, сколько было моей бедной матери, когда ее казнили. Мне трудно представить себе, что я ее дочь. Я чувствую, что мои родители где-то рядом со мной, совсем близко, как мои брат и сестра. А те, кто отправил их на эшафот, они вызывают у меня гнев; отвратительный нелюбимый муж, отец, который не только отдал свою дочь такому человеку, но и не осмелился воспротивиться публичной казни. А эти безжалостные принцы, этот герцог Карл, которому так верно служил Жан де Бревай и которого он любил так же, как…
Она запнулась, чуть было не сказав «как его любит Филипп». Ей не хотелось говорить о человеке, связавшем ее с собой тайным браком. Фьора торопливо продолжила:
– Ко всем этим людям я испытываю ненависть и острое желание отомстить…
– Отомстить? – переспросила Кьяра. – Но каким образом? Герцог Филипп умер, и ты не знаешь, живы ли еще сеньор дю Амель и твой дед…
– Не говори так! У них нет никаких прав на меня. Пока я жива, моим отцом останется Франческо Бельтрами. Я знаю только его и люблю только его. Но когда-нибудь, может быть, и очень скоро, я отправлюсь в Бургундию и сведу счеты со всеми. Если господь еще не распорядился их жизнями, то я сама наведу там порядок. Впрочем, один виновник трагедии здравствует и поныне. Это герцог Карл.
– Ты что, сошла с ума? – Кьяра даже понизила голос. – Ты хочешь бороться с самым могущественным герцогом? Тебе очень хочется умереть так же, как твоя мать?
– Оставим пока это… Сначала я должна отомстить за смерть отца, найти подлого убийцу. Кровь отца взывает к отмщению! Но наступит очередь и других.
Кьяра вздрогнула, ей показалось, что холод смерти вдруг ворвался в эту уютную, красиво обставленную комнату.
– Горе ослепило тебя, Фьора! Пусть правосудием займутся те, кому это положено! Лоренцо де Медичи совсем не хочет оставить безнаказанным убийцу мессира Бельтрами. Ты можешь в этом на него положиться. Что до этой печальной истории, которую хранил в своем сердце твой отец в течение семнадцати лет, тебе лучше как можно реже о ней вспоминать. Я уверена, что если бы твой отец был жив…
– Но подумай, что ты говоришь! Ты что, забыла Иерониму? Ты полагаешь, что, имея такое оружие против меня, она не воспользуется им? Я отказалась, как это сделал и мой отец, от брака с ее сыном… Ты все это сама видела и слышала.
– Действительно, я забыла об этом. Тогда остается один выход. Надо сделать так, как хотел твой отец: все рассказать Лоренцо! Может быть, я глубоко ошибаюсь, но мне кажется, он тебе поможет!
Фьора подошла к портрету и тщательно закрыла его материей.
– Я последую твоему совету. Сразу после похорон я попрошу Лоренцо выслушать меня…
Вся Флоренция вышла на улицы, когда через два дня Франческо Бельтрами покинул дворец и отправился в свой последний путь. Шесть человек несли покрытые белой тканью носилки с его телом. Похоронный кортеж, согласно закону, отличался скромностью: перед носилками шли четыре монаха со свечами, а за телом покойного – двадцать плакальщиков в черных одеждах.
Затем следовала Фьора, вся в черном, в сопровождении Леонарды и Кьяры. Они возглавляли процессию из слуг и всех тех, кто работал в многочисленных конторах великого негоцианта. Ни музыки, ни пения… Но с серого облачного неба, где высоко парили ласточки, спускался на землю стройный звон всех колоколов Флоренции. Такова была воля Лоренцо Великолепного…
Он распорядился отслужить панихиду в соборе, с тем чтобы все могли на ней присутствовать, затем тело перенесут в канонику Ор-Сан-Микеле, где состоится погребение.
По всему пути следования траурной процессии стояла толпа горожан, а у собора собрались представители различных цехов – торговцы, производители шелка, банкиры, судьи и нотариусы, аптекари и меховщики. Затем шли «младшие» цеха: дровосеки, кузнецы, сапожники, плотники, хозяева харчевен и гостиниц, красильщики, торговцы маслом, солью и сыром, оружейники и, наконец, булочники… Сеньория присутствовала в полном составе.
У самых дверей собора, облаченные в одежды из черного бархата, стояли Лоренцо и Джулиано де Медичи вместе со своими семьями и друзьями. Здесь собрались также поэты, философы и художники города! Пришел, конечно, Сандро Боттичелли и Верроккьо со своими учениками – Перуджино и Леонардо да Винчи, и подмастерьями, которые занимались тем, что смешивали краски и отмывали кисти и т. д. Невозможно перечислить всех присутствовавших.
Внутри собора все блистало великолепием, горело множество свечей. У открытых дверей стояли священнослужители в пурпурных одеяниях и высоких головных уборах, сияли золотом митры епископа и аббатов… Все это как бы составляло сказочную фреску, напоминавшую о невиданном великолепии рая, куда должна была устремиться душа Франческо Бельтрами.
