— Миледи, к вам лорд Дэр, — объявил появившийся в дверях гостиной Паско.
Она повернулась к дворецкому:
— Спасибо. Я сейчас спущусь.
Натянув перчатки и взяв зонтик, она в последний раз взглянула на себя в зеркало и направилась вниз. Тристан расхаживал по комнате, что он делал всегда, попадая в дом ее тетки.
— Доброе утро.
— Доброе утро. — Он остановился.
Когда они посмотрели друг другу в глаза, знакомый огонь пробежал по ее жилам, и только сила воли не позволила ей подойти к нему и подставить лицо для поцелуя. Такого с ней еще не бывало. Раньше, когда у нее вскипала кровь, ей хотелось подойти и ударить его веером по голове. Возможно, это было вызвано влечением к нему. Хотеть Тристана Карроуэя было опасно, любить его — просто гибельно.
— Как твои… — Он взглянул на стоявшего за ее спиной Паско. — Как ваши ушибы? — поправился он.
— Мне намного лучше. Только трудно сгибаться, да некоторые места очень интересного цвета.
Тристан улыбнулся:
— Рад слышать, что вы чувствуете себя лучше. Вы готовы?
Она кивнула:
— С нами пойдет Мэри.
— Хорошо. А не потребуется ли нам вооруженный охранник?
— Нет, если вы будете хорошо вести себя.
— Тогда вам лучше сейчас же послать за ним, — широко улыбнулся он.
Сердце Джорджианы затрепетало.
— О, перестаньте. Пойдемте.
Мэри ждала их в холле, они вышли из дома и повернули к Гросвенор-стрит.
Джорджиана положила руку на согнутый локоть Тристана, жалея, что приходится носить перчатки и что они не смогут взяться за руки. Ей нравилось касаться его руки, нравился запах его мыла.
— Что? — спросил он.
— Что ты имеешь в виду под этим «что»?
— Ты наклонилась. Я подумал, ты хочешь что-то мне сказать.
Джорджиана, покраснев, выпрямилась.
— Нет.
— А я хочу что-то сказать тебе.
— Просвети меня, — сказала она, надеясь, что Тристан не замечает ее возбуждения.
— Кот Эдвины ведет себя в доме как хозяин. Сегодня утром Дракон расправился с эмблемой на форменной шляпе Брэдшо и принес ее тетушкам с таким гордым видом, словно он убил слона.
— О нет. А что сделал Брэдшо?
— Он еще не знает. Милли отпорола одно из украшений со своей нарядной шляпы со страусовыми перьями, окунула его в чернила, а затем пришила к шляпе Брэдшо.
Джорджиана рассмеялась:
— Ты ему скажешь?
— У него острый взгляд моряка. Если он не заметит, тем хуже для него, я так считаю.
— Ты просто ужасен! А что будет, если заметит кто-нибудь из его начальников?
— Я хорошо знаю Шо, он превратит это в последний крик морской моды, — пожал плечами Тристан. — К осени все будут носить дамские шляпы и побрякушки.
Он посмотрел на проезжавшую мимо карету, и она воспользовалась моментом, чтобы внимательно рассмотреть его профиль.
— Ты об этом хотел рассказать мне? — спросила она.
— Нет. Но ты постоянно слышишь комплименты по поводу своих изумрудных глаз и золотых волос. Я пытаюсь быть более оригинальным. — Он покосился на Мэри, следовавшую в нескольких шагах от них. — Хотя восхищение твоей прелестной грудью, вероятно, не поможет мне достичь моей цели.
Горячая волна пробежала по ее телу.
— И какая же у тебя цель? — так же тихо спросила она.
— Думаю, ты знаешь, но я все же стараюсь добиться у тебя признания, что ты действительно доверяешь мне.
— Я…
— Дэр! — раздался веселый голос.
Лорд Беллефелд вышел из мастерской портного, чтобы пожать Тристану руку.
— До меня дошли невероятные слухи, — громко заговорил толстенький маркиз, кланяясь Джорджиане.
Ей показалось, что у Тристана напряглись мускулы.
— И что же это за слухи? — лениво поинтересовался виконт. — Обо мне ходит так много слухов.
— Ха! Ты прав, приятель. Я слышал о том, что ты ухаживаешь за этой милой молодой леди. Это правда?
Тристан улыбнулся ей, и сердце у нее чуть не выскочило из груди.
— Да, правда.
— Отлично! Побегу поставлю десять фунтов на леди Джорджиану. Прощайте!
Кровь застыла у нее в жилах. Не сознавая, что делает, она вырвала руку из руки Тристана и схватила маркиза за плечо.
— Что… — Голос у нее сорвался, и ей пришлось повторить: — Что значит, вы поставите десять фунтов на меня?
Беллефелд, казалось, нисколько не смутился.
— О, в «Уайтсе» есть доска, на которой записывают пари, на ком в конце концов женится Дэр. Сейчас ставки два к одному, что к концу сезона он женится на девице Амелии Джонс. Ваши ставки пониже, но теперь я получил сведения из первых рук. — Он подмигнул ей.
Джорджиана побледнела и ухватилась за Беллефел-да, чтобы не упасть в глубокий обморок.
— Кто… на кого еще делают ставки? — удалось ей произнести.
— А? Не помню всех имен. Какая-то девица по имени Добнер и какая-то Смитти. Почти полдюжины, если не ошибаюсь. Не так ли, Дэр?
— Не знаю, — после паузы странным безжизненным тоном произнес Тристан. — Мне никто не говорил об этом.
Наконец Беллефелд сообразил, что сказал что-то бестактное. Покраснев, он начал оправдываться:
— Никто не придает этому значения, уверяю вас. Знаете, просто добрая шутка.
— Без сомнения, — сказала Джорджиана, отпуская его.
Беллефелд зашагал прочь, но она не тронулась с места. Она не могла заставить себя посмотреть в лицо Тристану. Ей хотелось закричать, убежать домой и больше никогда никого не видеть.
— Джорджиана, — спокойно сказал он, и ее лицо исказилось гримасой.
— Не… не смей…
— Пожалуйста, возвращайся с Мэри домой. У меня срочное дело.
Она никогда не слышала, чтобы он говорил таким пугающе мрачным тоном.
Его лицо стало серым, как, вероятно, и у нее самой. Конечно, он расстроен, его разоблачили, раскрыли его планы.
— Спешишь поставить деньги на меня? — с трудом спросила она. — На твоем месте я бы не стала — вот тебе сведения из первых рук. И — нет, я не верю тебе. И никогда, никогда не поверю.
— Иди домой, — повторил он дрогнувшим голосом.
Тристан еще раз посмотрел ей в глаза, затем повернулся и пошел в сторону Пэлл-Мэлл. Вероятно, чтобы сделать ставку на какую-нибудь более покладистую девицу.
— Миледи? — подошла Мэри. — Что-то случилось?
Слеза скатилась по щеке Джорджианы, и она поспешила стереть ее, пока никто не заметил.
— Нет. Пойдем домой.
— Но лорд Дэр?
— Забудь о нем. Я уже забыла.
Она быстрым шагом направилась домой, Мэри с трудом поспевала за ней. Джорджиана чувствовала боль в позвоночнике, но была рада этому, боль отвлекала ее от мрачных мыслей. Он снова так поступил — соблазнил ее и предал. На этот раз ей некого было винить, кроме себя. Слава Богу, она узнала об этом прежде, чем окончательно отдала ему свое сердце.
