— Да дайте ж мне хоть нового князя словенского глянуть! — взывал Велем, но гордая Остряна уже протягивала ему рожоное дитя.
Поскольку по пути домой Велем проезжал и Словенск, и Дубовик, где жила замужем самая старшая дочь Домагостя, Доброчеста, главные домашние новости он уже знал. Однако Гостята, еще не знакомый со своим отцом, обнаружив себя во власти чего-то огромного, холодного и пахнущего чужим, принялся орать.
В сенях уже топали и переговаривались челядинцы, вслед за Велемом приведшие сани, перед домом тянулся со льда реки целый обоз, раздавались крики. Велем водил с собой в теплые края дружину из пятидесяти человек, часть из которых брал из Дубовика и там же оставил, часть была из ладожан. Из бывших жителей Вал-города, оставшихся без крова и пожитков, пятеро мужиков и шесть женщин разного возраста с детьми осели у Домагостя: женщины помогали по хозяйству, где хлопот с несколькими гостиными дворами всегда хватало, а мужчины служили гребцами и воями в дальних торговых поездках, в последнее время случавшихся каждый год.
Наконец и Домагость, растолкав женщин, обнял любимого сына.
— Тебя прямо не узнать! — приговаривал он, оглядывая новую одежду Велема — козарский войлочный кафтан, богато отделанный шелком, кожух, крытый какой-то узорной тканью. — Такой большой-набольший стал!
— В Киеве теперь говорят — боярин! — с важностью пояснил Велем. — Большой муж богатый, стало быть.
— Это по-какому же?
— По-саварски. Правда, Тур говорит, что буем-ярым мужика всегда у них на Полянщине звали, вот и вышло сперва «буяр», потом и «бояр». Но у них там и савары, сколько они помнят, водятся, не разберешь. Ну а парни где? Не пришли еще?
— Сегодня должны. Все ушли, кроме отца. Теперь вот ты у нас еще мужик в доме! — Милорада, прослезившись от радости, снова припала к груди Велема. В отличие от Кевы, родившей трех сыновей, у нее Велем был единственным.
— Да я тоже в лес думаю пойти, только не сразу, а чуть погодя, как дома пообживусь немного и дружина отдохнет. Нам теперь куницы да лисицы знаешь, батя, как нужны! Все расскажу, только дайте в рот положить что-нибудь. С утра не евши.
— Да как же ты ехал-то, под самый Корочун! — Милорада, опомнившись от первого удивления, всплеснула руками. Молчана, Ложечка и Яромила уже несли все, что было приготовлено, и расставляли вокруг Велема, будто праздничные требы вокруг идола могучего божества. — Мы уж думали, теперь до весны, как реки вскроются…
— Да меня ледостав на Вечевом Поле застал, возле Свинческа. Я там и думал пристать, меня Веледар обещал приютить по старой дружбе, а глядь — от Станилы люди приехали, к себе зазвал и целый месяц не пускал. Как лед встал, я от него еле вырвался, да тут не сильно разгонишься. На Волхове в каждом жилье по три дня держали — всем все расскажи, всем все покажи, а то и подари чего-нибудь по-родственному! Думал, разденут по дороге до исподки! У нас же везде теперь родня, с самого Станилы начиная! У Вышени седьмицу жил. Не выпускал, хрен бородатый, обидеться грозил. Чего-то ему от меня надо было, а чего — я не понял.
— Чего надо — ты зять его любезный! — Милорада усмехнулась. — Любимого внука отец!
— До сына не давал добраться поскорее. Так чего — с ней не решили? — Велем кивнул отцу на Велемилу в волчьих шкурах, стоявшую возле него с радостным лицом. — Я уж думал, деву дома не застану, что этой осенью все и сладится.
Поняв, о чем он, девушка помрачнела и отвернулась. Обручение с плесковским князем, которое пару лет назад заставляло ее сиять от гордости и счастья, превратилось в позор. Любой признал бы, что она уже взрослая и всем взяла. То, что жених так долго тянул со свадьбой, теперь выглядело почти оскорблением и ей, и всему роду.
— Жених тебя ждет, — с досадой ответил Домагость. — Без тебя никак.
— А я что? — возмутился Велем. — Я, что ли, их вокруг дуба водить стану и снопы стелить? Ну, Вольга, ты у меня дождешься! Как Корочун пройдет, поеду к нему словом перемолвиться!
— Ты с ним раз уж перемолвился, — мрачно буркнула Велемила, намекая на давнюю встречу этих двоих, когда Вольга увез из дома Дивляну.
Велем тоже помрачнел. В тот раз он силой отнял у Вольги свою сестру, теперь, похоже, силой будет навязывать другую. Что за пряха им так криво напряла?
— Дивляна-то как? — спросила Яромила.
— Ничего вроде. Девчонка у нее растет. Аскольд все мальчонку ждет, но пока нет. А может, мне не сказали, но на глаз не заметно.
— Не обижают ее там?
— Не жаловалась. Воеводша старая ей прямо как вторая мать, советом помогает, с внучкой няньчится.
— С чьей внучкой? — не поняла Милорада.
— Со св… сестры своей, Аскольдовой матери! — нашелся Велем. — Она, Елинь Святославна, сестра Аскольдовой матери покойной, княгини Придиславы. А их мать, прежняя княгиня, была Предслава Всеволодовна — по ней и Дивлянину девчонку назвали. Только печаль у них у обеих: Белотур из Киева уехал! Сидят вдвоем, носами шмыгают.
— Это куда? — удивился Домагость. — Что — совсем уехал?
— Совсем! Он женат на дочери радимовского Заберислава, помнишь? И сын у них один, Ратеня, Ратибор, справный отрок, Витошке нашему одногодок. А сын Забериславов, Радим, весной погиб.
— Как — погиб? — охнули женщины, по рассказам Велема хорошо помнившие молодого радимичского княжича.
— По дури! Судьба у него злая, вот и погиб! Охотился, за волком скакал, волк на лед, он за ним. Лед, видать, тонкий был, подтаяла полынья, волк тенью пролетел, а под конем проломилось! Коня водяной утянул, Радима вытащили. На третью ночь помер. Дался ж ему этот волк — будто без кожуха замерзнет!
— Это леший был, а не простой волк, — заметила Яромила. — Богами посланный. И правда, злая судьба у парня.
— Он же глаз еще отроком потерял, — вспомнила Велемила. — А у кого хоть глаз, хоть палец на Той Стороне, тот и сам туда раньше срока уйдет.
— Детки остались у него? — жалостливо спросила Милорада.
— Не было у него деток. А сын он у Заберислава был один, еще три девчонки есть. Да они маленькие, недоросточки еще. А новых уж не родит, сам расплылся, ноги пухнут, он почти не ходит. Вызвал родню, созвал вече, так и так, говорит, хочу землю радимичскую передать внуку моему единственному, сыну дочери. Поставили отрока, а он в их породу удался — вылитая мать и вылитый вуй, только помоложе и собой попригляднее. Они, радимичи, Радима-то не сильно любили, говорили, дурной глаз у княжича. Вече пошумело и согласилось. Нарекли Ратене имя Радимер, и живут они все теперь в Гомье. Белотур при сыне воеводой, жена его всем домом и городом заправляет. Бойкая баба. Тяжело ему с ней, но без нее он бы там не управился. Ее-то радимичи слушаются, будто мать родную.
