Оливия сохраняла весёлое выражение лица, пока не оказалась на безопасном расстоянии за дверями, поднимаясь вверх по лестнице.
Там она остановилась и схватилась за голову.
Что же им делать?
Желание оказалось опасным явлением, совсем не таким, как она воображала. Это было невыносимо. Стоять там, глядя на него, сгорать от желания притронуться к нему и ощутить его прикосновение.
Случившееся на крыше было поразительно.
Оливия знала, что так будет. В конце концов, она прочитала увлекательную коллекцию эротической литературы, принадлежавшую прабабушке, и знала, как доставить себе удовольствие.
Но это было лишь бледной имитацией.
Думай о чём-то ином, приказала себе девушка. И так она стала думать о дворецких, о том, как их теряют и как находят. Она думала о призраках, которые вовсе не призраки. Она составила список хозяйственных проблем, пока поднималась по витой лестнице в свою комнату.
Оливия легла в постель, не надеясь быстро уснуть, но события дня утомили её. Она положила голову на подушку, и в следующее мгновение серый утренний свет озарил комнату, Бэйли стояла возле кровати, с подносом в руках. Оттуда доносился аромат шоколада.
Замок Горвуд, Главный зал Утро вторника, 18 октябряГарпии ещё не вставали и, возможно, не поднимутся до полудня. Как полагал Лайл, это было их обычное время, когда на них не действовали силы природы.
Несмотря на внутреннее беспокойство, он получил удовольствие от тихого завтрака.
Он не понимал, насколько шумными были предыдущие трапезы до сих пор.
Граф слышал лёгкие шаги слуг, которые спешили по делам… ветер, свистевший в щелях и разбитых окнах… пламя, потрескивающие за решёткой.
Эта обстановка далека от идеальной, и он находится в сотнях миль от того места, где хотел бы быть, и работа, которая ждёт его впереди, не переполняет его восторгом. Но вокруг него был покой. И порядок. И момент тишины, который по иронии был сотворён Оливией.
Она вошла, когда Лайл допивал чашку кофе, приготовленного для него Николсом.
Он встал.
Оливия встала рядом и вгляделась в крохотную чашку на столе:
— Это турецкий кофе?
Он кивнул. Шелест её одежды заполонил его слух. Он мог вдыхать аромат лёгких цветочных духов. Или он скорее пряный, чем цветочный? Очень слабый. Не из флакона. Скорее всего, он исходит от сухих трав и цветов, в которых хранится её одежда.
— Я привык к кофе, — произнёс Лайл. — Однако я не фанатично предан ему. Могу пить то, что есть. Но Николс душой предан заботам о своём «джентльмене». Он помыслить не смеет, чтобы обойтись тем, что оказалось под рукой. Куда бы мы ни ездили, он везёт с собой турецкий кофе. Где бы мы ни были, он готовит его каждое утро. Хочешь попробовать?
— Да, с удовольствием.
Она отодвинулась и села.
— Прабабушка часто его пьёт, но её горничная крайне ревнива и не желает показывать Бэйли, как его варить.
— Я скажу Николсу, чтобы он её научил, — проговорил Перегрин, снова садясь на своё место. — Николс презирает мелочную ревность.
И он не против обучать хорошенькую горничную тому, что она пожелает узнать, включая некоторые вещи, о которых она даже не догадывается, что хочет знать.
Хотя Лайл не звонил, Николс появился, как обычно происходило, когда он был нужен.
— Сэр?
— Кофе по-турецки для мисс Карсингтон, — сказал Лайл.
— Разумеется, сэр.
— И когда мисс Бэйли найдёт свободное время, ты научишь её варить кофе.
— Разумеется, сэр.
Хотя тон голоса Николса не изменился, Лайл заметил искру в его взгляде.
Оливия, должно быть, тоже её увидела. Когда камердинер исчез в коридоре, ведущем на кухню, она заявила:
— Пусть даже не думает соблазнить мою камеристку.
— У меня хватает хлопот со своей собственной моралью, — тихо ответил ей Лайл. — Ты не можешь ожидать, что я стану нести ответственность за мораль чужую. И я определённо не могу указывать ему, что думать. Он мужчина.
— Я просто предупредила, — сказала Оливия. — Я не буду отвечать за то, что сделает Бэйли. Она дурного мнения о представителях вашего пола.
— Николс может за себя постоять, — усмехнулся Лайл. — Как я упоминал вчера, он сильнее, чем выглядит. Однажды песчаная буря сбила его с ног и пронесла некоторое расстояние, прежде чем забросила его к бедуинам. Он помог им расчистить песок и сварил для них кофе. Они одолжили ему верблюда. Воротившись, он извинялся за то, что «внезапно отлучился».
Оливия взглянула на него, смех смешивался со скептицизмом в её синих глазах:
— Ты всё это выдумал.
— Не смеши, — возразил он. — У меня отсутствует воображение.
Пылкие фантазии и ещё более неукротимые мечты не имеют ничего общего с воображением, говорил себе граф. Для мужчины вещи такого рода реальны.
— Я бы хотела знать, кто это придумал, — произнесла Оливия.
Лайл проследил её взгляд на галерею менестрелей.
— Ты имеешь в виду, визиты призраков.
— Хочу снова осмотреть всё при свете дня, — сказала она. — Может, там ничего не было, и леди Купер только вообразила это, или ей приснилось. Но маловероятно. Кто-то изображал привидение на протяжении последних лет. Почему им прекратить это теперь, когда есть новые зрители?
— В первую очередь, зачем они это начинали?
— Потому что им нужно это место или здесь есть то, что им нужно, — проговорила Оливия.
— Наверняка замок не нужен никому, — сказал Лайл. — Мэйнс долго не мог найти арендаторов, и я не заметил следов того, что кто-то проживал здесь без оплаты.
— Мэйнс, — повторила девушка. — Я собиралась говорить с тобой о нём.
Николс снова появился, неся кофе. Он наполнил чашку Оливии, долил Лайлу и удалился.
Оливия повернулась и посмотрела, как он уходит.
— Это настоящий дар, — сказала она. — Ты когда-нибудь замечал, что немногие люди умеют сделаться незаметными? Обычно они требуют внимания всеми мыслимыми способами.
Её взгляд вернулся к нему:
— Однако ты не из таких. Полагаю, это благодаря Египту и твоим занятиям.
— Передвигаться бесшумно — очень важное умение, — подтвердил Перегрин.
— Я бы хотела научиться, — сказала Оливия. — Но в этой одежде никто не сможет передвигаться тихо.
Сегодня на ней было дневное коричневое платье, закрытое до самого горла. Во всем остальном оно было подобно платью, которое она надевала вчера: необъятные рукава, гора юбок в форме колокола, которая поддерживается слоями нижних юбок…
Лайл усилием воли вернулся к разговору.
— Эта одежда занимает много места, — продолжала она, — и громко шуршит.
