Все свершилось в мгновение ока. Гнедые каким-то чудом оказались в стороне, крылом двуколка задела лишь колеса кабриолета, а затем гнедые вдруг резко остановились. И хотя это зрелище, вызывающее шок, длилось не более, чем один миг, оно оказало такое воздействие на фермерскую лошадку, что та вдруг понесла вперед. Еще мгновение, и одно колесо у кабриолета угодило в неглубокий ров, а мисс Тэвернер чуть не выбросило из экипажа прямо на дорогу.
Джудит распрямилась. Она была в полной уверенности, что шляпка ее совсем помялась. Настроение было ужасное. И тут она увидела, что джентльмен в парном двухколесном экипаже преспокойно, как ни в чем не бывало, сидит на своем месте и безо всяких на то усилий, играючи, удерживает своих лошадей. И когда Джудит повернула голову, чтобы его разглядеть, он что-то произнес, но не в ее сторону, а себе через плечо. Тут позади джентльмена она увидела крохотного грума.
– Придержи его, Генри, придержи, – услыхала она.
Мисс Тэвернер могла бы простить гнев, осуждение, даже ругань. Конечно, опасность была велика. Она сама надрала бы Перри уши. Но такое холодное равнодушие выдержать было свыше ее сил. Весь свой гнев Джудит безо всякой причины нацелила на этого незнакомца. Его вид, его манеры – все возбуждало в ней отвращение. В то самое мгновение, когда она впервые его увидела, он вызвал у нее неприятное чувство. А теперь у нее было достаточно времени, чтобы разглядеть его как следует. И мисс Тэвернер подумала, что симпатии к этому человеку у нее не прибавилось.
Это был образец настоящего щеголя. На его черных, тщательно уложенных, как бы в естественном беспорядке, локонах сидела самая модная бобровая шапка. До самого подбородка каскадом красивых складок доходил галстук из накрахмаленного муслина. А на дорожном плаще из плотной тускло-коричневой шерстяной ткани было не меньше пятнадцати пелерин и, к тому же, двойной ряд серебряных пуговиц.
Мисс Тэвернер вынуждена была признать, что сей джентльмен весьма хорош собой. Однако ей не стоило большого труда убедить себя, что весь его облик в целом был ей не по вкусу. Уж очень самоуверенным было выражение его лица. Глаза незнакомца, прикрытые тяжелыми веками, с нескрываемой иронией разглядывали Джудит. Таких неприятных глаз она еще никогда не видала. В них не было ничего, кроме скуки. На ее взгляд, нос у него был слишком прямой. Линия рта была красивая, правда, несколько жесткая, но сами губы тонкие. Джудит подумала, что эти губы открыто усмехаются. Но больше всего не понравилась ей полная апатия, сковавшая этого человека. Его абсолютно ничто не волновало: ни то, что они так удачно избежали аварии, ни то, что кабриолет пришел в такое плачевное состояние. Он превосходно правил лошадьми. В его руках, так элегантно облаченных в перчатки, должна наверняка скрываться какая-то огромная сила, если ему удавалось держать вожжи столь, казалось бы, небрежно. Это все гак. Но, мой Бог, к чему эта щегольская манерность?
Когда грум ловко спрыгнул на дорогу, мисс Тэвернер, выражая свое раздражение, резко сказала:
– Мы не нуждаемся в вашей помощи, сэр! Будьте добры ехать туда, куда вы ехали!
Незнакомец безразлично окинул Джудит холодным взглядом. Выражение его глаз не оставляло никаких сомнений, что он хорошо видит и плачевное состояние кабриолета, и отнюдь не городское платьице Джудит, и вообще весь их с братом вовсе не победный облик.
– Я бы с превеликим удовольствием продолжил свой путь, моя милая мадемуазель, – произнес хозяин кабриолета, – но этот ваш коняга, вне всякого сомнения, не поддающийся управлению, как вы, я надеюсь, и сами заметили, просто физически не дает мне возможности это сделать.
Такая форма обращения мисс Тэвернер была совершенно непривычна. Кипевшее в ней раздражение достигло предела. Фермерская лошадка изо всех своих сил старалась вызволить их двуколку изо рва. Конечно, Джудит понимала, что они перегородили узкую дорогу, не давая проехать ни справа, ни слева. И если бы ее милый братец сейчас пересел бы вперед, а не суетился на месте, все бы пошло как надо. Тут возник грум незнакомца. У него было остро очерченное старое лицо, но точно назвать его возраст было невозможно. Одет он был в красивую сине-желтую ливрею. В данный момент грум был в полной готовности взять все в свои руки. Мисс Тэвернер больше не могла переносить всю эту малодостойную суету. Она с яростью произнесла:
– Сэр! Я ведь уже сказала вам, что ваша помощь нам не нужна! Спускайся вниз, Перри! Отдай вожжи мне!
– У меня нет ни малейшего намерения предлагать вам свою помощь, – проговорил сей утонченный джентльмен. И брови его при этом надменно поднялись. – Вы увидите, что мой Генри вполне способен сам освободить для меня дорогу.
И, действительно, к этому времени грум уже ухватился за вожжи и не без успеха приводил лошадь в спокойное состояние. Очень скоро он добился желаемого, и через мгновение двуколка оказалась за пределами рва, у самой кромки дороги.
– Как видите, все оказалось очень просто, – раздался над ухом Джудит приводивший ее в ярость голос.
Все это время Перегрин был занят только одним: он пытался утихомирить свою лошадь. И потому в разговоре сестры и незнакомца участия принимать не мог. Но теперь он сердито сказал:
– Наверняка, во всем виноват я, сэр! Я абсолютно уверен!
– Мы все абсолютно в этом уверены, – дружелюбно отвечал незнакомец. – Только полному идиоту могло прийти в голову развернуть экипаж именно в этом узком месте. Ты еще долго собираешься держать меня здесь, Генри?
– Я же сказал, что признаю свою вину, – вымолвил Перри, весь пылая от стыда. – Мне очень жаль, сэр! Но перед тем, как уехать, я должен вам сказать, сэр, что вы гнали свою лошадь ужасающе быстро.
Речь юноши совершенно неожиданно была прервана грумом, лицо которого выражало слепую ярость. Ухо Джудит резанул его кокни[1], когда он закричал:
– Заткни свою глотку, недоносок! Да во всей округе мой хозяин лучше всех умеет махать кнутом. Да я и сам никогда не забываю своего сэра Джона Лейна! Нет никого равного ему. А эти гнедые, которых мы для вас усмиряем! Да если бы коренники не потянули сухожилия! Черт побери, во всем и есть ваша вина!
Джентльмен на двуколке громко засмеялся:
– Все равно, Генри! Но если ты заметил, я все еще жду!
– О черт! Простите меня, хозяин, да разве ж я не спешу? – заворчал грум, взбираясь на свое сиденье.
Полностью сраженный выкриками грума, Перегрин понемногу стал приходить в себя. Не разжимая губ, он произнес:
– Мы еще с вами встретимся, сэр, обещаю вам.
– Вы так думаете? – спросил джентльмен. – Надеюсь, ваши предчувствия не оправдаются.
