— Она его не любит.
Уверенность, с какой говорил Барретт, расстроила Рафаэля еще больше.
— Это не имеет значения, — ответил ему Рафаэль. — Такие браки редко совершаются по любви. Здесь главное — политика и собственность.
Барретт не спорил, понимая неизбежность некоторых обычаев для аристократических семейств. Оба подвели черту под неприятным разговором.
Кивнув, Барретт пересек комнату в направлении массивных дверей.
— Сегодня я тоже поставлю охрану у твоих дверей.
— Прекрасно, — ответил Рафаэль, поднимаясь с кресла и морщась при взгляде на повязки. Интересно, как ему справляться с такими руками? — А кто-нибудь присмотрит за комнатой мисс Треваррен? Насколько мне известно, она во сне лазает на башни и ходит по парапетам.
Барретт улыбнулся, хотя глаза у него оставались печальными.
— Присмотрит, если хочешь, — сказал он и ушел.
Рафаэль тотчас вскочил с кресла, развязал руки и бросил бинты в камин. Скривившись от боли, он разогнул пальцы, немного подождал и постарался отвлечься. Потом налил себе еще бренди и стал думать об Анни.
Принц улыбался. Оказывается, он не может бросить ее в темницу, потому что Патрик Треваррен его за это выпорет и будет оправдан. Все же он обещал не оставлять ее без наказания и собирался сдержать свое слово.
Это-то, по крайней мере, он может себе позволить после всех треволнений.
Одной рукой приподняв край ночной рубашки, чтобы не споткнуться, Анни поднялась на четыре ступеньки к своей кровати и скользнула под одеяло. Глядя на отблески огня и танцующие на потолке тени, она подвела итог своим несчастьям.
Намерения у нее были самые невинные, в этом она не сомневалась даже наедине с собой, но явно внушенные недоброй силой. Всего-то ей хотелось взглянуть сверху на Хрустальное озеро, расположенное далеко от замка в самой глубине леса. Вот она и решила, что с южной башни смотреть удобнее, чем откуда бы то ни было еще.
Добравшись до башни, она не обнаружила ни одного окна и очень расстроилась. А потом решилась. Вылезла наверх и обошла башню кругом, стараясь не смотреть вниз. Анни уже давно знала, что нет ничего хуже, чем смотреть вниз.
Только на обратном пути, когда она уже завернула за каменную колонну, на нее вдруг напал такой неодолимый страх, что она вцепилась обеими руками в горгойлью и не могла оторваться от нее до самого прихода Рафаэля.
Лежа в полной безопасности под теплым одеялом, Анни почувствовала, как у нее мурашки побежали по телу от этого воспоминания. Вообще-то, все было очень романтично, тем более что спас ее сам Рафаэль Сент-Джеймс.
Она повернулась на бок и стала смотреть на то место, где он совсем недавно стоял — со своими израненными руками и мокрыми растрепанными волосами. Анни любила Рафаэля с детства, но после его сегодняшнего прихода в ее чувстве к нему что-то изменилось.
Инстинкт подсказывал ей, что надо было утешить Рафаэля и перевязать ему раны, но она немного его боялась и ужасно терялась в его присутствии. До сегодняшнего дня она и не подозревала, как опасно быть рядом с ним, потому что рядом с ним вспоминаешь изрыгающих пламя драконов и ночных ангелов, шумно хлопающих крыльями.
Анни закрыла глаза, но образ принца не померк. Она ясно видела, как он стоит и с яростью смотрит на нее.
Ей стало зябко. Рафаэль дал клятву наказать ее, и Анни не сомневалась, что он сдержит клятву, ведь оба они в самом деле чуть не погибли. Вопрос только, что он придумает? В конце концов, сегодня же не мрачное средневековье и он не может приковать ее к железной раме, сжечь, отдать цыганам или поместить в монастырь.
К тому же, утешала себя Анни, она гостья в замке Сент-Джеймс, и он не посмеет неучтиво обойтись с нею.
По крайней мере, такое немыслимо для большинства людей, думала, храбрясь, Анни. Правда, принц Бавии не похож на большинство.
О политической жизни в маленькой Бавии подружка принцессы не знала почти ничего, однако ей было известно, что крестьяне боялись Рафаэля и считали его жестоким точно так же, как они боялись и считали жестоким его отца и отца его отца.
Анни беспокойно крутилась с боку на бок, но лицо Рафаэля преследовало ее наяву и вторгалось в ее сны до самого утра.
Утром Рафаэль сидел на своем обычном месте во главе стола, когда Анни впорхнула в обеденную залу. На ней было светлое желтое платье, наверняка то самое сказочное платье, и свои золотые волосы она уложила в аккуратную прическу.
Гнев Рафаэля немного утих, и, хотя он не желал в этом признаться даже самому себе, озорная мисс Треваррен произвела на него впечатление.
Принц улыбнулся, пряча губы за куском хлеба и радуясь, что в столовой пока еще никого нет. По крайней мере, несколько минут он сможет один любоваться этой немыслимой девицей. Рафаэль сам удивился своим мыслям.
Рафаэль хорошо себя знал и знал, что дай он Анни такую возможность, и она сможет вертеть им, как захочет, и делать из него дурака.
Улыбки как не бывало. После смерти Джорджианы он долго не мог прийти в себя и вот неожиданно почувствовал внутри словно весеннее половодье чувств, от которых больно закололо сердце. Рафаэль откусил ставший вдруг безвкусным хлеб, прожевал его и проглотил. К тому времени, когда Анни, наполнив тарелку, повернулась к нему, он вновь обрел безразлично-королевский вид.
Она помедлила, словно не решаясь наступить на ковер, но потом взяла себя в руки и твердо зашагала с тарелкой к столу.
Рафаэль поднялся, правда, больше по привычке, чем из особого расположения к девушке, и простоял все время, пока она церемонно не уселась по левую руку от него.
— Доброе утро, — проговорила она, не глядя на него.
Она распрямила плечи и высоко подняла подбородок.
Господи, да она храбрая малышка. Великолепно. Как она вся светится. Рафаэль превыше всего ставил храбрость, разве что честь у него всегда была на первом месте, и только следом за ними шла красота.
— Доброе утро, — усаживаясь, ответил он.
Анни откусила немножко бекона и довольно долго вилкой возила яичницу по тарелке, пока с видимым усилием не заставила себя поглядеть прямо в глаза Рафаэлю.
— Вы хотите отослать меня? — спросила она. — В наказание за вчерашнее.
По правде говоря, Рафаэль уже забыл о своей клятве. Вчерашний бренди сослужил добрую службу. Он неплохо спал, и руки, хотя еще ныли немножко, но, в общем-то почти не мешали. Главным образом его мучила постыдная тянущая боль совсем в другом месте.
Рафаэль откинулся на спинку кресла и нахмурил брови, не зная, что ей сказать. Может быть, объявить, что инцидент исчерпан и все забыто? Однако что-то мешало ему так легко ее отпустить. Ему очень нравилось наблюдать за ней, а ведь в жизни у него осталось не так много удовольствий…
