Камэрон странно поморщился, Кейтону даже показалось, что по лицу его прошла какая-то нервная судорога.
— Эти чопорные красотки — Сомервилл, Хилл, Ренн? Знаю, — он пренебрежительно махнул рукой, — но мне такое не по душе. Больно много о себе мнят. Цены себе не сложат. Это не в моем вкусе. Много разговоров было из-за Джоан Вейзи, но эта себе так никого и не выбрала за весь сезон, — Камэрон как-то ветрено улыбнулся, — да едва и выберет…
Райс неожиданно уточнил.
— Это Вейзи, я слышал, просто красавица?
— Девица роскошна, конечно, кровь с молоком, но приданое совсем небольшое. Видимо, опекун счёл, что красота девицы сама по себе стоит немало? Но меня это не устроит. Это ты, с твоим-то состоянием, Клиффорд, мог бы попытать счастья, но мне мало двадцати тысяч и красоты впридачу.
— Отец требует, чтобы я женился на Элизабет Кимберли, — вздохнул Райс. — Дочь его друга, земли рядом, приданое прекрасное. Потребовал помолвки и вот — я жених.
— О, вот как… И ты расстроен? Девица страшна, небось, как смертный грех?
Райс почесал ладонь пальцами и лениво поморщился.
— Да нет, почему? Элайза совсем недурна, но мне кажется, я ещё не упился холостяцкой вольностью. Конечно, ничего не помешает развлекаться и после, но отец в последнее время так закрутил гайки, — в глазах Райса промелькнули досада и гнев, но тут же и исчезли. — Так говоришь, эта Вейзи красавица?
Камэрон пожал плечами.
— Мимо не пройдешь, не заметив. Броская, видная. Пожалуй, что и просто красотка. Постоянно в окружении кавалеров. Столпы общества, правда, о ней мнения не слишком лестного. Я что-то такое слышал от Комптона. Ну, да, это просто разговоры.
Кейтон, скрывая интерес, насмешливо бросил:
— Светские похвалы — вещь ненадежная. Красавицей зовут любую мало-мальски привлекательную девицу. Сколько раз я слышал славословий да прославлений каких-нибудь новоявленных красоток, а приглядишься — кроме молодости да свежести — ничего. Я не доверял бы льстивым комплиментам, пока не посмотрел бы сам.
Райс изумился.
— Чёрт возьми, Энселм, а чего ещё от девицы-то и требовать? Свежесть только и в цене.
Кейтон посмотрел на Райса, но промолчал.
— А ты собираешься жениться, Кейтон? — Камэрон бросил на Райса взгляд, не ускользнувший от внимания Энселма.
Ответил Кейтон излишне резко и отрывисто, ощущая гулкий стук сердца.
— И в мыслях того нет. — Он резко сменил тему, — но где эта чертова сводня? Почему бы не пойти в то заведение на Бристольской дороге?
— Ты удручающе циничен, Энселм, — назидательно проговорил Райс, точно читал поучение благородным девицам. Он актерствовал, и не скрывал этого, — а вот я в глубине души по-прежнему остаюсь сентиментальным романтиком и сохраняю идеалы рыцарственной старомодной любви. Я не люблю войти в бордель, получить согласно заплаченному и выйти. В этом что-то скотское. Тщеславие отвращает меня от публичного дома, где нет ни видимости сопротивления, ни подобия победы, ни надежды, что выберут именно тебя, а не другого. Нет даже непроизвольной щедрости красавицы — ласки она отмеряет в строгом соответствии с полученной суммой. А вот миссис Ричардс приведёт не профессиональных жриц любви, но юных горничных из гостиниц, кои не прочь подработать. Ухаживание за барышней на дому сохраняет все прелести любви и тонкость чувства…
Кейтон смерил его ироничным взглядом и оба расхохотались.
— Я никогда не простил бы себе, если бы упустил столь благородную забаву…
Кейтон вспомнил Ренна.
— Один мой сокурсник считает, что «кто истинно благороден, тот не прощает себе того, чего никогда не поставил бы в вину другим…». Что в головах у этих людей? — Кейтон поежился.
Райс кивнул.
— Или благородство, или благоразумие, тут каждый выбирает. Но благородство не окупает даже себя.
В эту минуту в прихожей раздался шум, появилась миссис Ричардс с тремя своими подопечными и положила конец беседе. Кейтон не любил доступных девок — необходимость пользоваться второсортными женщинами унижала самолюбие, но голод не тётка. Его амбиции были скорее заносчивы, чем слепы, он понимал степень совершаемой им мерзости, однако, убеждал себя в том, что вынужден прибегать к этим девкам ради сохранения спокойствия и здоровья.
Что бы ни болтал под воздействием винных паров Райс, увы, приведённые миссис Ричардс прелестницы были столь же недалеки, вульгарны, корыстны и мерзки, как и милашки из веселых домов. И также фальшиво смеялись они и также обожали грубые ласки, также бранились и вцеплялись друг другу в волосы по каждому пустяку. Они жадно набрасывались на еду, от них за версту разило дешевыми вонючими духами, их попытки выглядеть утончёнными аристократками смешили. Кейтон оглядел девиц в надежде выбрать, что получше, но тут же и рассмеялся про себя. С таким же успехом можно было бы метнуть жребий: одну, толстушку Нэнси, пару дней назад кто-то наградил хорошим фингалом под глазом, худышка Китти, видимо, вообще не была знакома с расческой, и её каштановая грива давно сбилась в колтун, а жгучая брюнетка Молли, хоть и была причесана и не имела синяков на физиономии, обладала пронзительно-визгливым голосом и говорила на невообразимо вульгарном диалекте. Выбирать было не из чего, и Кейтон предпочёл положиться на случай. При этом, и Энселм подлинно дивился этому обстоятельству, девицы никоим образом не выразили предпочтения кому-то из них троих, красота Райса нисколько не затронула их сердца, и Молли, вызывая отвращение вонючей эссенцией, которую считала духами, игриво прыгнула ему на колени. Кейтон вздохнул. Для шлюх он был вполне привлекателен. — Девица роскошна, конечно, кровь с молоком, но приданое совсем небольшое. Видимо, опекун счёл, что красота девицы сама по себе стоит немало? Но меня это не устроит. Это ты, с твоим-то состоянием, Клиффорд, мог бы попытать счастья, но мне мало двадцати тысяч и красоты впридачу.
Все четверо под завистливыми взглядами сокурсников кивнули, Кейтон на миг прикрыл глаза, его ресницы обрисовали тяжелые тени под глазами, он вяло пожал плечами.
После чего профессор попрощался с аудиторией и со своими новыми подопечными — до нового триместра.
Райс, не обременяя себя заботой о приятелях и не утруждая девиц обещанными ухаживаниями, опрокинул пышногрудую Нэнси на кровать и, задрав ей юбки, проявлял «все прелести любви и тонкость чувства». Камэрон делал то же самое с Китти, но Кейтон никогда не мог обнажить тело при посторонних, и хотя софа рядом пустовала, предпочёл уединиться, затащив черноволосую Молли на кровать в спальне, соседней со столовой, куда доносились пьяные стоны кокоток в гостиной, но видно ничего не было. Здесь он брезгливо уткнул Молли лицом в подушку — слушать её у него не было сил. Методично принял меры предосторожности, коими никакая страсть никогда не заставила бы его пренебречь, и лишь после позволил себе ублажить похоть.
