В такой обстановке и нашла его на следующее утро графиня. Он лежал в видавшем виды мундире, укрывшись старым тулупом, на своем спартанском ложе и внимательно изучал какой-то план. Увидев прекрасную женщину в великолепной собольей шубе, которая величественно точно владычица неожиданно предстала перед ним, он поспешил встать и с приветливой сердечностью протянул ей обе руки.
— В такую рань уже на ногах? — удивленно воскликнул он.
— Разумеется! — улыбнувшись ответила графиня. — Я не отношусь к потемкинским одалискам, которые даже в своих домашних шубах у пылающего камина трясутся от холода. Я ежедневно, как наши солдаты, обтираюсь снегом, и это помогает мне оставаться свежей и здоровой.
— И красивой! — добавил Суворов.
Графиня, казалось, намеренно не обратила внимания на его галантное замечание.
— Ну, что вы скажете о нашей ситуации? — продолжала она с тенью тонкой иронии на цветущих губах.
— Так мы успеха не добьемся, — пробормотал Суворов, — о том, чтобы пробить в обороне брешь, не приходится даже думать. Не остается ничего другого, как отважиться на тотальный штурм.
— Вы же знаете, что Потемкин ни за что на него не решится.
— Ему придется решиться.
— Однако вы же у нас тут замерзаете, — внезапно сменив тему разговора, воскликнула красивая женщина, — у вас ни постели нет, ни даже шубы!
— А вот и есть! — генерал с улыбкой показал на свой старый крестьянский тулуп. — Он да мундир, вот весь мой гардероб, а на этой соломе мне спится так же мягко, как вам на пирине с гагачьим пухом… Однако если снова вернуться к войне, то в осадном деле Потемкин смыслит столько же, сколько вы, мадам!
Графиня погрозила Суворову пальцем.
— Впрочем, я в любом случае предпочел бы находиться под вашим, а не под его командованием, — поспешил добавить он.
— Ну, тогда пойдемте со мной, генерал, — воскликнула прекрасная амазонка, — давайте сначала посетим наши батареи, а потом вместе позавтракаем.
Суворов вслед за графиней вышел из палатки и попытался держаться на почтительном расстоянии от нее.
— Не так, позвольте вашу руку! — приказала она, метнув в его сторону взгляд, требующий безоговорочного повиновения.
— Что-то солдаты скажут, когда я с дамой… — возразил было Суворов.
— Вы идете не с дамой, не с фавориткой, — не позволив ему закончить фразу, оборвала генерала графиня, — а с товарищем, понюхавшим пороху!
С этими словами она без лишних церемоний взяла его под руку, и они зашагали по палаточному городу, странная пара: хилого вида мужчина в поношенном мундире и статная красивая женщина в царственных мехах, за которой волочился по снегу шелковый шлейф.
Турецкие генералы в крепости, через лазутчиков и перебежчиков хорошо осведомленные о положении русских и каждый день слушающие волшебные сказки о прекрасных амазонках, которыми окружил себя Потемкин, в конце концов решили предпринять ночную вылазку с намерением расстроить осадные работы или, хотя бы, во всеобщей неразберихе овладеть русскими гуриями.[18] Но прежде они послали парламентера, который должен был внушить русским ложное представление о будто бы крайне отчаянной ситуации в крепости, близкой тому, чтобы капитулировать.
Эта миссия была доверена сагарджи-паше,[19] командиру 64-го джемаата (полка) янычаров, так называемому сторожевому псу (сагарджи).
Случаю было угодно, чтобы в день, когда он под защитой белого флага приблизился к русским позициям, форпосты на них занял Симбирский полк.
Графиня приняла парламентера в своем великолепном шатре, гораздо более походившем на элегантный дамский будуар, чем на жилище полкового начальника, и, поскольку еще было раннее утро, в очаровательном женском одеянии. Некоторое время турок с немым изумлением взирал на прекрасную женщину, которая в щедро отороченном черным соболем неглиже из белого атласа полулежа расположилась на мягком диване и мерцающие как золото волосы которой, перехваченные лишь белой лентой, ниспадая рассыпались по пышным плечам. Затем он, скрестив на груди руки, смиренно поклонился ей. Ибо благодаря туалету графини, материалом и сочетанием цветов напоминающему должностную шубу великого визиря, он принял ее за своего рода русского великого визиря в женском воплощении, тем более, что на его вопрос, где он, дескать, может увидеть командира, графиня ответила, что она и есть командир.
Сагарджи-паша тоже был мужчиной редкой ослепительной красоты, которую в немалой степени подчеркивала его пышная черная борода и богатый костюм: просторные шаровары из красного шелка, жилет из вышитой золотом ткани, зеленая бархатная шуба с собольим мехом и тюрбан, в блистательном завершении увенчанный султаном из перьев цапли.
Одно мгновение красивая женщина и красивый мужчина, оба одинаково достойные видеть у своих ног рабов, молча оценивали друг друга взглядом, затем турок изложил суть возложенной на него миссии. Он предложил сдачу крепости, но за это требовал беспрепятственного выхода ее гарнизона, с оружием и под музыку и барабанный бой.
Графиня промолвила, что ответ командующего будет дан на следующий день.
— Хочу надеяться, что вы не примете предложенную нами капитуляцию, — заметил на это паша, темные глаза которого с испепеляющим жаром смотрели на белокурую северную красавицу.
— Это почему же?
— Потому что ты самая красивая женщина, какую я когда-либо видел, — ответил паша, — и если наша схватка продолжится, я головой буду рисковать, чтобы еще до наступления полнолуния ты украсила мой сераль, белая роза в райском саду!
Графиня рассмеялась.
— А если случится обратное, если ты угодишь мне в руки, мусульманин, как ты думаешь, я поступлю с тобой?
— Ты сделаешь меня своим рабом.
— Я посажу тебя на цепь как собаку у входа в мой шатер, — воскликнула амазонка.
На том она отпустила парламентера.
Еще в этот день в крепость пробрался русский перебежчик, одетый в мундир Симбирского полка, и был отведен к сагарджи-паше.
— Почему ты изменил своему знамени? — спросил тот.
— Потому что я осмелился поднять взор на прекрасную женщину, которая нами командует, — ответил перебежчик.
— Ты говоришь о вашем великом визире, о женщине с золотыми волосами и очами, глядящими голубым небом?
— О ней самой, могущественный визирь.
— И как же она за это с тобой обошлась?
— Она велела высечь меня точно собаку.
— Это на нее похоже, у нее дух муфтия[20] и достоинство султана, — со вздохом промолвил паша.
