– Тебе лучше заняться этим сейчас же, Олег, – вставила его мать. – Наша гостья, очевидно, захочет переодеться к обеду.
– Да, я тоже так думаю, – сразу же согласился он, недвусмысленно окинув взглядом пестрый наряд Ганны.
– Может быть, вы привезете мою картонку для шляп? – с трудом сдерживая улыбку в ожидании новой провокации, прощебетала Ганна.
Олег сразу же удалился, но его уход был больше похож на бегство, чем на стремление броситься выполнять приказание Ганны. Пожалуй, следует немного умаслить его, чтобы он быстрее дошел до нужной степени податливости, решила девушка.
Ганна умоляюще взглянула на хозяйку.
– Могу я принять ванну, матушка крестная? Условия на борту корабля не позволяли мне этой роскоши.
– Я тотчас же распоряжусь принести горячую воду в твою комнату.
– Спасибо. Я буду отмокать, пока Олег не привезет мои вещи.
Прежде чем выйти из комнаты, Ганна запечатлела горячий поцелуй на щеке своей крестной.
– Так мило с вашей стороны пригласить меня. Думаю, мне здесь понравится. И я постараюсь не доставлять вам особых хлопот, а если все-таки сделаю что-то не так, сразу же скажите мне об этом. Договорились?
– Конечно, моя дорогая. Но я уверена, твое поведение будет безупречным. Похоже, у меня наконец-то появилась дочь.
Она расстались, вполне довольные друг другом.
Лишь только Олег принялся наводить на корабле справки о багаже мадемуазель Ганы, его ожидал еще один сюрприз.
– Мадемуазель Ганна Веселовская-Могила, – раздраженно повторил он младшему офицеру, помогавшему ему. – Она прибыла сегодня.
– А, вы имеете в виду фройляйн Ханну Могель, даму из Дрездена! Она просила нас называть ее так, – объяснил младший офицер. – Ее чемоданы уже готовы к отправке. Я обещал ей лично проследить за этим.
Он повел Олега обратно к трапу и указал на небольшую горку багажа, уже сложенного на тележку.
– Вот они, – указал он. – Носильщики появляются сразу же, как только корабль входит в порт. Я выставил Януша охранять ее багаж.
– Спасибо, – поблагодарил Олег и назвал свой адрес. – Фройляйн Ганна упомянула о какой-то картонке, желая, чтобы я привез ее сам.
– Она заперта в моей каюте. Я говорил ей, что такие вещи следует брать с собой, но вы знаете, как мало внимания она обращает на советы других. Картонка осталась под замком, а фройляйн Ганна сгорала от нетерпения быстрее покинуть корабль.
Олег нахмурился. Ему явно не понравились столь простые и дружеские отношения между своей новоявленной кузиной и судовыми офицерами. Он взял коробку и направился к карете. Надо будет серьезно поговорить с девушкой, прежде чем представлять ее обществу.
Он вернулся на Большую Морскую и отослал коробку наверх. В течение следующих четырех часов он не наблюдал никаких признаков присутствия Ганны.
Прибыл ее багаж, который также отправили в ее комнату. Под наблюдением Ганны слуги распаковали чемоданы. Девушка наслаждалась переменой в своей жизни. С тех пор как начались боевые действия, ее жизнь была крайне неустроенной. Хотя война и не бушевала в окрестностях их поместья, отец заставлял ее бесконечно переезжать с места на место. Она жила во дворцах и палатках, особняках и монастыре, и в данный момент испытывала приятное чувство, имея, наконец, комнату и жизнь, которую можно назвать личной. Теперь добродетельные сестры не будут ежедневно звать ее на молитвы. А по ночам не придется просыпаться от пушечной стрельбы, пугающей до смерти. Наконец-то не будет недостатка в еде. Хотя, вообще-то, она бы с удовольствием осталась дома, с отцом, но он так волновался! «Поезжай в Россию и наслаждайся молодостью, – сказал он. – Эта чудная пора бывает только раз в жизни, к сожалению, быстро проходит».
В эти комнаты она будет возвращаться после разнообразных приятных развлечений. Со вкусом обставленные апартаменты очень нравились ей. Дома в Бессарабии отличались большей простотой и просторностью, но и гораздо более простой отделкой, доминировали более яркие цвета. А здесь зеленая узорчатая ткань занавешивала окна в спальне и примыкающей к ней комнате. Стены украшали картины, изображающие птиц, деревья и цветы, искусно выписанные кистью на светлом кремовом фоне. Основное место в спальне занимала большая массивная кровать, покрытая пушистым пледом. Ганна чувствовала, что будет проводить большую часть времени в маленькой гостиной с удобными резными стульями и изящным бюро.
После того как распаковали ее корреспонденцию и письменные принадлежности, Ганна разложила все по маленьким ящичкам бюро.
Сверху на горке ее личной корреспонденции лежало письмо, адресованное Ванде. Просто Ванде, пани Звягловская не раз бывала в их домике в Яссах. Служанки уверяли, что она была возлюбленной его отца. Затем они расстались, и Ганна точно знала, что в этом был замешан то ли Назым-паша, правая рука Великого визиря, в доме которого они встречались, то ли французский полковник Ледюк, находившийся при дворе господаря в составе французской военно-дипломатической миссии, то ли и тот и другой одновременно. На этой почве отец с Вандой поссорились, и красотка уехала. Похоже, она хотела выйти замуж за ее отца, но тот ссылался то на одни причины, то на другие и в итоге позволил ей уехать в Петербург. А теперь вот дал дочери письмо к этой женщине, словно не понимая, кем в ее глазах была соперница покойной матери. Ганна еще не знала, как она сможет найти Ванду и передать ей письмо. Она не знала, что именно отец написал в этом письме, но он был твердо уверен, что дочь разыщет Ванду в Петербурге и передаст непосредственно в руки адресату. Это было оскорбительно по отношению к памяти ее покойной матери, однако вольность нравов наложила определенный отпечаток на образ мыслей женщин южных провинций, и Ганна не чувствовала себя вправе требовать от отца вечного пребывания в безбрачии.
Раздался стук в дверь, и на пороге появилась Елена Матвеевна.
– Это я, Ганна. Тебе понадобится служанка, чтобы помочь переодеться к обеду. Я предлагаю Парашу. Она прислуживает мне, когда у моей Маши случаются приступы артрита.
– Параша, это та, с pistui? – Ганна потерла нос.
– Ты имеешь в виду веснушки? Да, бедняжка страшно огорчена этим обстоятельством. Но ей очень хорошо удаются прически.
– Прекрасно, хресна! Ты поможешь мне нанять слуг?
– В этом нет необходимости, дорогая. Ты имеешь полное право распоряжаться моими слугами. Они обо всем позаботятся.
– Ну, нет! Папа сказал, что я не должна становиться вам обузой. Мне также понадобится конюх, так как я собираюсь иметь собственный выезд.
– Помилуй Бог, да зачем тебе собственный выезд, деточка? – всплеснула руками Елена Матвеевна. – Я не уверена, что сейчас даже очень состоятельные люди имеют свой выезд, здесь ведь это так накладно. Очень многие пользуются извозчиками – и ничего! А пока что Параша будет прислуживать тебе. Мы обедаем в четыре, дорогая.
– Так рано?
– Рано? Ну, это по нынешним временам уже довольно поздно. При прошлом императоре робели обедать после часу. Однажды весною после обеда, бывшего обыкновенно в час, император Павел гулял по Эрмитажу и остановился на одном из балконов, выходивших на набережную. Стоя там он услыхал звон колокола, во всяком случае не церковного и, справившись, узнал, что это был колокол баронессы Строгановой, созывавший к обеду. Император разгневался, что баронесса обедает так поздно, в три часа, и сейчас же послал к ней полицейского офицера с приказом впредь обедать в час. У нее были гости, когда ей доложили о приходе полицейского. Все были крайне изумлены этим посещением, но когда полицейский исполнил возложенное на него поручение с большим смущением и усилием, чтобы не рассмеяться, то только общее изумление и страх, испытываемый хозяйкой дома, помешали присутствовавшему обществу отдаться взрыву веселости, вызванному этим приказом совершенно нового рода.
* * *
Ганна изумленно хлопала ресницами, выслушивая эту невероятную историю. Теперь ей стало ясно, откуда у ее сыночка столь явная нехватка умственных способностей.
– Я буду внизу ровно в четыре часов. Мне следует одеться grand toilette или по-домашнему?
– Мы подумали, что ты наверняка утомлена после дороги, и не приглашали гостей сегодня вечером.
– Вы так предусмотрительны, дзинкуе, хресна мати.
– Знаешь, Ганна, мне кажется, я уже осваиваю твой невозможный румынский язык, – рассмеялась Елена Матвеевна.
Девушка тоже рассмеялась и сказала:
– Это польский.
– Так ты еще и польский знаешь?
– Да, и еще греческий, валашский, цыганский… В нашем краю перемешалось столько всяких наций, а детям для того, чтобы вместе играть, надо учиться как-то общаться.
– И что же, вокруг не было русских детей?
– Нет, кроме наших, русинов, я имею ввиду галицийских славян. Галицийкой была моя мама. Но наш русский отличается от вашего, наш язык ближе к малороссийскому. Так что правильному русскому языку меня учил папа и его денщик. Надеюсь, он не слишком отличается от вашего?
