Так какие же союзы заключает Эльфхельм? Его старший сын уже много лет был обручен с девушкой из Пяти городов, а младший – со вдовой, которой принадлежали земли вдоль реки Трент. Каждый из этих браков распространял влияние элдормена еще дальше на Север, и теперь у него оставался всего один ребенок без супруга – его дочь Эльгива, красавица и колдунья.
То, что она колдунья, он знал наверняка по собственному опыту. Когда он в первый раз устал от своей нормандской жены, Эльгива с помощью чар почти месяц удерживала его при себе. Он был уверен, что за всем этим стоял ее отец. А теперь Эльфхельм, вероятно, использует Эльгиву для того, чтобы поймать в ловушку какого-нибудь могущественного союзника из недовольных лордов Севера. С какой целью, он точно не знал, но легко мог догадаться. Северяне из Хамбера никогда не любили преклонять колено перед королями с юга. И хватило бы легкого толчка, чтобы подтолкнуть их к измене клятвам, которые они давали королевскому дому Кердика.
Измена. Это вполне могло быть тем самым бедствием, закипающим на его землях, о котором говорил предсказатель Вульфстана.
Он взглянул вниз, туда, где за столом возле его помоста сидели женщины из окружения королевы. Среди них должна была находиться и причиняющая столько беспокойств дочь Эльфхельма, но, не найдя ее там, он тихо разразился проклятиями. Когда Вульфстана увела из-за стола группа священников, он обернулся к Эмме.
– Где леди Эльгива? – спросил он.
Зеленые глаза Эммы смотрели на него с невинным удивлением.
– Предположу, что она до сих пор в Нортгемптоне, милорд. Вы отпустили ее, чтобы она посетила свадьбу своей кузины Альдит с лордом Сифертом из Мерсии.
Господи, он совсем забыл об этом. Но это же было месяц назад, когда весь двор находился в Саттоне, а поместье Эльфхельма расположено всего в двух днях пути. С тех пор королева успела предпринять паломничество, а двор переехал в Уилтшир.
– Значит, она так и не присоединилась к вам во время вашего паломничества? – спросил он.
– Нет, милорд. После своего возвращения я ожидала увидеть ее здесь.
Он нахмурился.
– Мне должны были доложить, что она до сих пор находится в Нортгемптоне. – Эльфхельм месяц держит при себе своего отпрыска, дочку. Одному господу известно, на какие козни они способны. Он взглянул на Эмму. – Вульфстан полагает, что на Севере неспокойно. Я готов поставить половину своего королевства на то, что за этим стоит Эльфхельм и что Эльгива играет важную роль в его планах. – Боже мой, это и вправду может стоить ему половины его королевства.
Недовольный собой, своей королевой, своим архиепископом, а больше всех – Господом Богом, он встал и позвал факельщика, чтобы тот проводил его в покои. Сегодня же ночью он пошлет гонца к Эльфхельму с требованием, чтобы вся его семья прибыла ко двору на Пасху. Ответ элдормена подскажет ему следующий ход.
Величаво покидая залу, он не обращал внимания на мужчин и женщин своей свиты; взгляд его был обращен внутрь, и он размышлял над тем, что сказал архиепископ и на что он только намекнул. Совет Вульфстана, возможно, не так уж помог ему заглянуть в планы Эльфхельма, но у него были и другие возможности, помимо архиепископа, – другие глаза, которые следили за теми событиями, которые могли разворачиваться на Севере. Он выяснит, какое вероломство затевает Эльфхельм со своими отпрысками, а затем найдет способ пресечь это. Он поклялся, что нанесет удар прежде, чем его враги вместе со своими заморскими союзниками сумеют отобрать у него корону.
Март 1006 годаПоместье Альдеборн, Нортгемптоншир
Когда Эльгива узнала о прибытии гонца с письмом от короля для ее отца-элдормена, она не стала ждать вызова в главную залу для оглашения новостей. Вызов этот мог никогда и не поступить. Ее отец любил выставлять напоказ свою власть, скупо делясь своими знаниями.
Поэтому в сопровождении девушки-служанки, которая несла на подносе чашу и графин с медовухой, достаточно крепкой для того, чтобы развязать язык даже великану, она вошла в главную залу, где ее отец встречался с людьми из разных своих поместий. Управляющие, конюхи, оружейники, егеря вместе с их подчиненными – в общей сложности несколько десятков человек – группами стояли в комнате, ожидая своей очереди, когда их подзовет для разговора господин.
Когда ее отец находился в своей главной резиденции, зала была заполнена почти исключительно народом именно такого толка, и он не стал бы заставлять ее долго находиться среди них. С тех пор как она вернулась сюда после свадьбы своей кузины, он практически держал ее в клетке, пряча подальше от молодых мужчин, чтобы они не бросали на нее жадных взглядов.
В такой рьяной заботе о ее целомудрии отец, похоже, забыл, что когда-то в надежде получить более значительное влияние на Этельреда он почти год закрывал глаза на то, что она была любовницей короля. Несомненно, он – как и она сама – рассчитывал, что король откажется от своей нормандской невесты и обручится с ней. Однако Эмма и епископы убедили короля, что отделаться от жены будет не так легко, и, к ярости ее отца и ее собственному разочарованию, пыл короля по отношению к ней поутих и она за этот флирт не получила ничего, кроме нескольких золотых побрякушек.
С тех пор Этельред делил свое ложе с целым рядом других фавориток, не таких знатных, как она, тогда как саму Эльгиву держали, словно птичку в клетке, под пристальным взглядом королевы. А сейчас стало и того хуже, потому что здесь она проводила свои дни и ночи под строгим присмотром отца, который связывал ее по рукам и ногам.
Пробираясь через толпу в зале, она искала глазами отца и обнаружила его стоящим в узком луче света, пробивавшемся в помещение через одно из высоких застекленных окон. Как и его непростой нрав, выражение его лица было холодным, опасным, зловещим и непроницаемым. Вид его внушал страх – его грубое лицо было покрыто глубокими морщинами, словно высеченное из камня, который затем покрылся трещинами и раскололся. В его черных волосах – более жестких, чем у нее, но таких же густых и курчавых – пробивались белые нити, а в некогда совершенно черной бороде появились прожилки проседи. Благородными манерами он не отличался и мог встретить ее как пощечиной, так и поцелуем, хотя медовуху должен был принять от нее охотно.
Она взяла у служанки наполненную до краев чашу и, смело подойдя к отцу, протянула ему.
– Доброго вам дня, милорд, – сказала она, искоса бросая любопытный взгляд на пергамент с королевской печатью, который он держал в руке.
Ее отец принял чашу, сделал несколько больших глотков, остановив на ней свой неподвижный взгляд, и ничего не сказал.
Она ждала, про себя проклиная его за эту маленькую демонстрацию своей власти над нею. Он знал, чего она хочет, и получал удовольствие, заставляя ее ждать, сгорать от нетерпения.
Он снова пригубил чашу, вытер рот тыльной стороной ладони и помахал пергаментом у нее перед носом.
– Полагаю, дочь моя, – сказал он, – что ты хотела бы узнать о новостях, о которых пишет мне король, так? – Он нагнулся к ней и насмешливо ухмыльнулся. – Поверьте мне, леди, для вас это не имеет никакого значения. – Он допил остаток медовухи и протянул чашу служанке, чтобы та налила еще.
Эльгива поморщилась: она принесла медовуху, чтобы развязать ему язык, а не для того, чтобы его разум помутился. С ее отцом трудно иметь дело, когда он трезв. А когда он пьян – это просто невозможно.
– И все же это новости, – сказала она, старательно следя за тоном своего голоса, несмотря на то что его измывательства всегда разжигали в ней злость. – И я бы с удовольствием их послушала. – Она улыбнулась ему, но в ответ он, как всегда, лишь сердито нахмурился.
– Умер второй сын короля, – сказал он, небрежно швырнув свиток на пол.
Она уставилась на него неподвижным взглядом: ей очень хотелось, чтобы категоричное заявление ее отца оказалось неправдой, хотя слова его до сих пор эхом отзывались в ее ушах. Она думала о том, чтобы обручиться с этелингом – с Этельстаном или Экбертом, – поскольку ей было предсказано, что однажды она станет королевой. Но как это можно осуществить, если не через союз с королем или одним из его сыновей? Однако король, прилипший к своей бледнолицей жене и своему наполовину нормандскому отпрыску, был уже вне ее досягаемости. А теперь, если отец не врет, и вариант с Экбертом у нее тоже отобрали.
– Я не верю этому, – прошептала она. – На Рождество он был вполне здоров. Что с ним случилось?
– В письме об этом не сказано. – Он пожал плечами. – У короля достаточно сыновей. Так что он не будет особенно переживать по поводу потери одного из них.
– Даже если и так, это все равно означает, что пиршество на дворцовом приеме на Пасху будет угрюмым и гнетущим. – Тем не менее там в любом случае будет Этельстан, которого, вероятно, потребуется утешить ввиду кончины его брата.
