— Вы не можете уходить и приходить, — шепотом настаивала она. — Люди на этой улице все замечают.
— Когда вы ели в последний раз? — спросил он.
— Несколько часов назад.
— Вы ели недостаточно.
— Вы хотите нелестно отозваться о моей внешности, мистер Бергойн?
От ее надменных манер ему хотелось рассмеяться, но в этой истории не было ничего забавного.
— Я хочу помочь вам. Назовите свое имя, и я пришлю вам деньги из Лондона.
Она снова стала чопорной.
— Не надо. Я не нуждаюсь в благотворительности, особенно в вашей. Помогать мне — обязанность моего брата, и я уверена, он это сделает.
— А если нет?
— Я справляюсь сейчас, справлюсь и дальше.
Кейту хотелось встряхнуть ее.
— Тогда доброй ночи, — сказал он.
— Да. Доброй ночи.
Несмотря на решительность, она колебалась, и Кейт задавался вопросом, как бы он поступил, если бы она попросила о большем, даже обо всем.
Но она схватила свечу и поспешно вышла, закрыв за собой дверь.
Черт бы ее побрал с ее гордостью, зато все к лучшему. Ему не нужно лишних проблем в жизни.
Пруденс Юлгрейв, из соображений экономии, загасила свечу, потом долго сидела на краю кровати. Боль и ярость от предательства брата все еще кипели в ней, но их накрывала умиротворяющая сладость поцелуя.
Это ничего не значит. Однако поцелуй успокаивал, как мазь успокаивает ожог. Возможно, это магия первого поцелуя или последствия выпитого бренди. Если так, она может пристраститься.
Но настоящей магией стало объятие. Чувство безопасности и тепла в сильных и нежных руках. Мать растила ее с лаской, но когда Пруденс подросла, все кончилось. К несчастью, это случилось приблизительно в то время, когда они были изгнаны из рая. Оружием против превратностей судьбы мать избрала позитивный настрой. Наверное, объятия и прочие нежности могли ослабеть ее решимость, поэтому она их себе не позволяла.
А в последние месяцы жизни матери Пруденс сама стала источником защиты и нежности для умирающей. Уже четыре месяца Пруденс наслаждалась независимостью. Она жила как хотела, никому не подчиняясь, читала и гуляла, коротая время до воссоединения с Эроном в Дарлингтоне.
Теперь ей пришлось взглянуть в лицо правде. Никакой независимости у нее нет. Она очень зависит от трех гиней Эрона. Без них она окажется в работном доме… и то, если повезет. Там не дают приют здоровым, поэтому ей найдут место прислуги, или она окажется на улице и станет выживать единственным способом, который доступен женщине в этой ситуации.
Эрон не допустит такого, но, с другой стороны, она никогда не думала, что он может отказать ей в ответ на прямую просьбу.
Пруденс зажмурилась, сдерживая рыдания.
Это всего лишь пьяные слезы. Утром она скорее всего проснется с больной головой, но Пруденс не жалела о блаженном умиротворении, которое принес алкоголь. И о скандальном поцелуе, который выпросила у этого мужчины.
Пруденс даже не подозревала, как чувствительны ее губы и что их может так покалывать. Когда ее губы немного приоткрылись во время поцелуя, неожиданно что-то, свернутое в ней тугой пружиной, всколыхнулось самым беспокойным образом.
Ей захотелось прижаться сильнее, углубить поцелуй. Хвала небу, Кейтсби Бергойн остановился. А потом схватил ее в объятия. О, как это божественно — ощущать себя в безопасности и под защитой впервые за десять лет! Пожалуй, впервые в жизни.
— Глупая иллюзия, — пробормотала Пруденс, пораженная тем, что сказала это вслух.
Обнищавший пьяный Кейтсби Бергойн — отнюдь не источник безопасности.
Эти объятия, однако, напомнили о ее цели.
Она выйдет замуж. Это ее право и негласный долг Эрона. Она станет замужней женщиной с респектабельным положением в приличном обществе, у нее появится дом, которым она станет управлять, и дети, которых она будет нежно любить.
И муж, который будет защищать ее, любить, целовать, обнимать. Здравомыслящий достойный человек, напомнила она себе, раздеваясь и ложась в постель. Не какой-нибудь пьяный авантюрист. А юрист, как Эрон. Доктор или священник. Она не возражает и против торговца, но весьма респектабельного.
Или мелкопоместный дворянин с собственностью в провинции. С поместьем вроде того, в котором она когда-то жила…
Нет, она не станет предаваться глупым мечтам. Те дни прошли. Приличный джентльмен из Дарлингтона прекрасно ей подойдет.
Пруденс проснулась, когда солнечный свет вовсю пробивался сквозь плохо пригнанные ставни. Проснулась, сознавая свое полное безумие. Она впустила в дом мужчину. Позволила ему остаться здесь на ночь! Должно быть, она напилась до умопомрачения, если сделала это.
И не только это.
Пруденс коснулась губ, словно те могли измениться, потом быстро оделась и выглянула в коридор. Дверь в другую комнату оказалась распахнутой, комната — пустой. Сердце кольнула печаль, в глазах закипали жгучие слезы.
Дурочка!
Думать надо о том, что он украл. Или крадет сейчас, ибо внизу слышался шум.
Пруденс бесшумно спустилась по лестнице, вооруженная только деревянным подсвечником, но опасного мистера Бергойна и след простыл, только Тоби вилял хвостом.
Однако вместо того чтобы украсть, ее скандальный гость кое-что добавил к лежащим на столе двум шиллингам. Взяв серебряную галстучную булавку, Пруденс поворачивала ее в солнечном свете. Головка булавки была сделана в виде крошечного кинжала.
Она изучала булавку, словно та могла что-то поведать о хозяине, хотя если и так, то только то, что ему нравилось оружие. Ей бы рассердиться, ведь она отклонила его благотворительный порыв, но Пруденс сжала булавку, словно это был подарок любовника.
Он, наверное, мошенник и игрок, коли оказался на мели, но… от осознания, что она никогда его больше не увидит, в душе у нее поселилось что-то, похожее на боль.
Кейт Бергойн.
Не преуспевающий, но такой высокий, сильный. Такой бесстрашный и быстрый, без размышлений выхвативший шпагу. От воспоминаний о том, как он бросился в атаку, у нее до сих пор захватывало дух. Такой красивый.
И что создает эту красоту? Резко очерченные черты, твердый подбородок, впалые щеки… но и нечто большее. Все в нем, включая уверенность, сквозившую в каждой линии.
Кейт признался, что у него мало денег, но явно не привык к бедности. Его одежда отлично сшита и в хорошем состоянии, в том числе и шейный платок, отделанный дорогим кружевом. Пруденс знала цену кружевам, постепенно продавая все, что у нее имелось. Кейт мог добраться до Лондона со всеми удобствами, продав какие-нибудь мелочи, но просто не знал этого.
