— Я… я не думал над этим… Но, наверное, нужно выдать ее замуж…
— И ты собираешься заняться этим лично?
— Нет, но…
— Ты предлагаешь мне эту благородную миссию?
Он опять взмолился:
— Елена, прошу тебя! Не надо в таком тоне…
— А в каком тоне, позволь спросить, я должна говорить о твоем незаконнорожденном ребенке, прижитом с крепостной девкой?! — У нее задрожал голос, но не от слабости, а от злости, которая полыхнула пожаром в ее сердце.
Бросив умоляющий взгляд, Владимир пробормотал:
— Знаешь, был миг, когда я обрадовался этому известию…
— Обрадовался?!
— Я подумал, что мы… Только, прошу тебя, выслушай меня! Мне пришло в голову, что мы с тобой могли бы забрать этого ребенка и воспитать его, как родного. Как наше с тобой дитя. Все-таки это мой ребенок. И мы могли бы скрыть ото всех, что его родила не ты… Все знают, что ты ездила лечиться. Можно сделать вид, что лечение помогло. Ведь на самом деле это не так??
Ошарашенная столь несуразным предложением, Елена смотрела на мужа широко раскрытыми глазами, и не находила слов. То, что предлагал Владимир, было настолько нелепо… И в то же время, на какую-то долю секунды, Елене показалось, что она увидела впереди забрезживший свет. Что ее жизнь внезапно обрела смысл… Это, конечно же, было иллюзией, но настолько яркой и реальная, настолько отчетливо несущей младенческий запах, звонкий смех, тепло маленьких ладошек на ее щеках, что у Елены перехватило дыхание. Того, о чем спросил муж, она и не услышала, вся поглощенная внезапным видением, этим незнакомым до сих пор ощущением реальности желанного материнства…
«Разве это не выход? — мелькнула сумасшедшая мысль. — Ведь в любом случае это ребенок Владимира… Я мечтала подарить ему ребенка. Я могу это сделать хотя бы таким образом, раз по-другому не получается…»
И Владимир сердцем угадал забродившие в ее душе сомнения, прижал ее холодные руки к своей груди. Он заговорил о том, как любит ее, как они могут быть счастливы, особенно если Елена сможет, наконец почувствовать себя матерью. Как этот ребенок скрасит им жизнь, развлечет их, придаст смысл их существованию…
— Но… один его вид постоянно будет напоминать мне о том… Об этом. — Она брезгливо поморщилась, взглянув на постель, еще хранившую запах другой женщины.
— Милая, отнесись к этому как… например, к медицинскому эксперименту, — неожиданно предложил Владимир. — Тебя ведь осматривали врачи-мужчины, и не раз. И ты позволяла проникать им в святая святых, потому что это было необходимо. Также и мне было необходимо… это… — Владимир тоже кивнул в сторону постели, — чтобы получить результат.
— Не смешивай разные вещи! — сердито воскликнула Елена. — Ты не ради ребенка совратил ее! А только ради удовлетворения собственных потребностей! Тебя нисколько не заботило в тот момент наше будущее! Напротив, ты жил только сиюминутными страстями и потакал им. А теперь пытаешься убедить меня, что чуть ли не ради нашего семейного счастья забрался в постель с какой-то грязной девкой! Кто она такая, кстати? Я даже не знаю ее имени.
Он попытался вяло сопротивляться:
— Разве оно имеет значение? Эта девчонка вообще не играет роли во всей этой истории…
— Ты опять? Почему же ты выбрал именно ее? Не какую-нибудь старую уродину, если для тебя это не имело значения?
— Но от уродины и ребенок родится уродливый, — резонно возразил Владимир. — Я выбрал самую хорошенькую…
— Значит, ты признаешь, что она поразила твое воображение? Боже, о чем мы говорим?! — простонала Елена и упала в кресло. — Как это вообще можно обсуждать? Я ненавижу тебя!
Пристроившись возле нее на полу, Владимир проговорил, понизив голос:
— Мое воображение здесь вообще ни при чем. Его однажды и навсегда поразила другая женщина. Это ты. И никто, кроме тебя, никогда не войдет в мое сердце…
— Но другие, оказывается, могут свободно входить в твою спальню… Боже, наверное, все обманутые жены слышат одно и то же! Какая мерзость! — Елена передернулась всем телом, живо вообразив, как ее муж затаскивает в эту комнату полуграмотную босую девчонку, и та, глупо и похотливо хихикая, с грязными пятками забирается на их постель. — От нее, наверное, луком воняло!..
— Да-да. Она была ужасна, с готовностью подтвердил Владимир.
— В самом деле? Почему же ты так стонал от наслаждения? Это продолжалось целую вечность!
— Ну, милая, — муж прижался лбом к ее колену, не стоит терзать себя этими воспоминаниями.
— Думаешь, от них можно избавиться? — Елену ужаснула невозможность стереть из памяти эту позорную сцену.
Обхватив ее ноги, Владимир прошептал:
— Я сделаю все, чтобы помочь тебе забыть об этом…
— Это не в твоих силах, — печально отозвалась Елена. — Мы не властны над своими воспоминаниями.
Он вскинул голову, в который раз поражая жену синевой своих глаз:
— Но мы в силах повлиять на наше будущее. Прошу тебя, давай будем думать о нем…
* * *
Она уже не вытирала слез, от которых лицо распухло почти до неузнаваемости. Металась по постели в комнате для гостей: на ту, что в спальне, оскверненную и проклятую, лечь просто невозможно, немыслимо! Чтобы запах той девки ощутить, ради которой Владимир пожертвовал нежностью и преданностью, страстью ночей и дружбой — всем, что составляло их жизнь.
«Как он может просить меня забыть подобное?! Он, все светлое перечеркнувший… Все звучавшие слова любви заглушивший одним этим стоном, вырвавшимся будто из самой глубины его существа… Я не смогу прикоснуться к нему больше! Я просто растоптана им, все болит — и тело, и душа…»
Тимошка явился с телеграммой, предупреждавшей о приезде Елены, только к вечеру — запил в дороге. Но его появление уже решительно ничего не меняло. К мирному соглашению супруги Петровские в тот день так и не пришли. Елена Павловна настояла, чтобы муж вернулся в Петербург, убедив его, что им обоим нужно время. Необходимо прийти в себя и разобраться: есть ли у них вообще-то будущее, о котором с таким жаром говорил Владимир. Перед отъездом Елена выпытала у него имя той девки, что ублажала его в постели, и была поражена, когда он назвал Варю Иванину — дочь конюха Василия. Елена помнила ее еще ребенком.
— Да сколько же ей сейчас? — вырвалось у нее.
— Уже пятнадцать, — невозмутимо сообщил Владимир Иванович.
— Совсем девочка! — Она укоризненно поглядела на мужа.
Тот виновато усмехнулся, опустив глаза, а Елене вспомнились не по годам развитые груди этой Варьки, которые муж так страстно и самозабвенно сжимал. Да и бедра у нее уже стали по-женски округлыми… Может, даже Владимир был не первым мужчиной, познавшим ее. У крестьян с этим просто.
