А Гвендолин происходила из известной своей плодовитостью семьи, в которой было много сыновей. Чрезвычайно необходимые качества, поскольку у графа Ронсли осталось не так много времени. Врач давал ему всего шесть месяцев.
К сожалению, Гвендолин не хватало подробностей болезни Дориана Камойза. Бабушке и герцогу известно лишь то немногое, о чем они узнали от слуги Хоскинса. Сам лорд Ронсли ничего им не говорил, а вытягивать из него информацию силой Женевьева сочла неприличным.
Гвендолин нахмурилась.
В комнату вошла ее мать и тихо закрыла за собой дверь.
– Ты все обдумала? – спросила она. – Или изображаешь сомнение ради отца?
Хотя Гвендолин попросила время, чтобы подумать, в душе она не колебалась ни минуты. Конечно, задача будет не из легких, но это ее не смущало.
Болезнь тела или духа всегда неприятна, иначе не приходилось бы тратить много сил, чтобы от нее избавиться. С другой стороны, болезнь сама по себе интересна, а сумасшедшие, по мнению Гвендолин, были самыми интересными из всех.
Случай лорда Ронсли вызывал у нее живейшее любопытство.
Даже письмо Всевышнего, за собственной подписью и заверенное у нотариуса, не вселило бы в нее большей уверенности, что она создана исключительно ради этой цели.
– Я проверяла, нет ли чего такого, о чем следовало бы подумать, – сказала Гвендолин.
Мать несколько секунд изучающе смотрела на нее.
– Да, я тоже почувствовала в этом Божий промысел, – согласилась мать. – Но твой папа будет иного мнения.
Гвендолин это известно. Мать ее понимала, а отец нет. Как и другие мужчины в семье, включая Абонвиля.
Девушка не сомневалась, что идею о замужестве вложила ему в голову бабушка, хотя отец наверняка считал ее плодом собственных раздумий: у Женевьевы был удивительный талант заставлять мужчин верить в то, чего желала она.
– Пусть лучше с ним поговорит Женевьева, – предложила Гвендолин. – Иначе он испортит все дело, приводя множество пустяковых возражений, а мы не можем терять время. Никто не знает, как долго Ронсли сохранит рассудок, а он должен быть в здравом уме, чтобы подписывать официальные бумаги.
Гвендолин тревожили мысли и другого рода. В это самое время граф мог отправиться на одну из сумасшедших прогулок верхом и утонуть в болоте. Тогда она потеряет возможность сделать в жизни что-то по-настоящему важное.
Прежде чем она высказала свои опасения вслух, заговорила мать:
– Женевьева уже начала обрабатывать твоего отца.
Она, как и я, не сомневается в твоем ответе. Лучше мне спуститься к ней и дать ей знать, что пора нанести завершающий удар.
– Спасибо, мама.
– Не стоит благодарности, – резко ответила та. – Не такого будущего я желала своей дочери, пусть даже ты станешь графиней Ронсли. Если бы молодой человек не был другом Берти, если бы не присматривал за твоим кузеном-идиотом в Итоне… и, несомненно, тысячу раз спасал его глупую шею… – Глаза матери наполнились слезами. – О, Гвендолин, я не должна была отпускать тебя… Но мы не можем позволить бедному юноше умереть в одиночестве. Он в тебе нуждается, и только это имеет значение.
Собственная библиотека теперь казалась Дориану Камойзу ловушкой.
Неделю назад здесь появился герцог де Абонвиль, а сейчас француз вернулся со специальным разрешением на брак и женщиной, на которой должен жениться граф Ронсли.
Дориан без труда отделался бы от француза и его нелепой команды. Но к несчастью, кроме леди Пембури и девушки, которую Дориан еще не видел и не собирался, герцог привел своего будущего внука Берти Трента.
Берти вбил себе в голову, что должен стать шафером на свадьбе. А если Берти что-то вбивал себе в голову, то разубедить его невозможно, поскольку Берти Трент принадлежал к числу самых глупых людей на земле. Именно поэтому, как давно уже понял Дориан, он был его единственным другом и единственным человеком, наивные чувства которого Дориан просто не мог оскорбить.
Невозможно сорвать злость на Абонвиле, не обидев при этом Берти, которого очень волновала предстоящая свадьба лучшего друга с его любимой кузиной.
– Это же только Гвен, – как всегда невпопад, сказал Берти. – Она не слишком плоха для девчонки. Совсем не похожа на Джесс. Я бы никому не пожелал иметь дело с моей сестрой, даже тебе, хотя тогда ты стал бы моим братом. Но я не могу придумать ничего худшего для парня, чем весь день слушать ее. Дейну, правда, удается с ней ладить. Но он больше тебя, и то у него хлопот полон рот. Кроме того, они уже женаты, поэтому ты спасен, а вот Гвен совершенно на нее не похожа. Когда Абонвиль сказал, что ты хочешь жениться и, наверно, Гвен подойдет тебе, я сказал…
– Берти, я не хочу жениться, – оборвал его Дориан. – Это глупейшая ошибка.
– Я не допустил никакой ошибки, – вмешался Абонвиль. Он стоял у двери, выпрямившись во весь свой немалый рост и скрестив руки на груди. – Ты дал слово, кузен. Ты сказал, что знаешь свой долг и женишься, если я найду девушку, которая согласна выйти за тебя.
– Не важно, что я сказал… если я действительно такое говорил, – хмуро произнес Дориан. – Когда вы пришли, у меня болела голова и я принял лауданум. В тот момент я был не в себе.
– Ты говорил вполне разумно.
– Этого не могло быть! – рявкнул Дориан. – Иначе я никогда бы не согласился на подобное. Я не племенной бык и не собираюсь провести остаток жизни за размножением!
Значит, это ошибка. Круглые глаза Берти наполнились слезами.
– Ладно, Кот, – сказал он. – Я на твоей стороне, как ты всегда был на моей. Но ты, наверное, дал обещание, иначе Абонвиль никогда не стал бы уговаривать Гвен.
Она будет ужасно разочарована… Не убиваться, конечно, она не из таких… Подумай, мы стали бы кузенами, а если у тебя родится ребенок, я был бы ему крестным отцом.
Дориан метнул зловещий взгляд на проклятого герцога. Это его рук дело. Он забил голову Берти всякими глупостями, к которым сразу потянулось детское сердце: шафер на свадьбе умирающего друга, будущий кузен Дориана, крестный отец воображаемых детей.
Наивному Берти никогда не понять, почему это невозможно, почему Дориан предпочитает умереть в одиночестве.
Если он не женится на его кузине, Берти останется жить в Радморе, чтобы поддерживать друга. Выхода нет.
Берти или Абонвиль, а может, его будущая жена позовет специалистов, чтобы они разобрались с сумасшедшим. И тогда он умрет, как умерла его мать, упрятанный в клетку словно животное… если до того не покончит с собой.
Но Дориан не торопился в могилу. У него еще есть время, и он насладится каждым драгоценным мгновением, пока его не покинули разум и сила.
Он приказал себе успокоиться. Нет, он еще не в ловушке. Просто ему так кажется, поскольку на него насел преданный глупый Берти с одной стороны и Абонвиль – с Другой. Он не слаб и не беспомощен, как в свое время мать. Он найдет выход, надо только хранить спокойствие.
