Даже совершенно измученный, Селик излучал недюжинную жизненную силу. Ее чувства к нему были неподвластны разуму, но Рейн отлично знала и о своей привлекательности. Ему было на вид лет тридцать, так же как и ей, но он был выше — около шести футов четырех дюймов. А какая мощь! Он выглядел так, будто мог превратить автобус в груду лома. Длинные светлые волосы висели грязными космами, но Рейн знала, какие они красивые, если их вымыть и расчесать.
Закончившаяся поражением битва оставила тяжкие следы на его лице. Нос был как будто сломан. Безобразные шрамы и багровые синяки, старые и свежие, уродовали обожженные солнцем лицо, руки, ноги и все тело, насколько было видно. Особенно ужасен на вид был старый шрам, пересекавший лицо от правого глаза до подбородка. Роскошные широкие браслеты на руках до самых рукавов туники говорили о его богатстве и знатности.
Он поднял руку, чтобы откинуть с лица мокрые волосы, и Рейн замерла от изумления, прочитав у него на предплечье слово «месть». Белые шрамы говорили о том, что это слово было вырезано острым ножом уже давно. Что бы это значило?
Рейн еще раз взглянула на его лицо. Его суровый вид буквально завораживал ее, хотя она понимала, что многие современные женщины могли бы счесть его слишком мрачным и чересчур мускулистым, и это было бы абсолютно неверно.
Селик как будто почувствовал ее изучающий взгляд. Он лениво открыл глаза, и Рейн погрузилась в их изменчивую серо-зеленую глубину. Но в его холодном взгляде она не усмотрела никаких чувств, даже простого любопытства.
— Кто ты, черт тебя побери?
Ничего себе приветствие.
Хорошо еще, что Рейн немного понимала его язык, а ведь она боялась, что вообще не сможет разговаривать с этими примитивными людьми. Селик, должно быть, говорил на одном из диалектов средневекового английского. Рейн понимала его с трудом. Черт, вероятно, так оно и было, но Бог или кто-нибудь другой, создавая мозг, был не прав, не встроив в ее голову транслятор. Если она сейчас во сне, языкового барьера не должно существовать, Рейн это понимала. Но если это путешествие в прошлое, знать язык было бы совсем неплохо.
Она покачала головой, чтобы немножко прояснить мозги, и ответила:
— Меня зовут Рейн. Рейн Джордан.
— Рейн? Дождь? Странное имя, — пренебрежительно, даже с насмешкой произнес он и снова оглядел ее с головы до ног оскорбительно медленным взглядом. — Почему не снег или град, или слякоть? Или дерево? — договорил он язвительно.
Дерево! Одно дело, если бы это сказал мальчишка, который не мог придумать ничего лучшего, чем нахально пройтись насчет ее высокого роста, но этот искалеченный грязный викинг, которому она спасла жизнь? Ну уж нет!
— Ты неблагодарная скотина! Я спасла тебе жизнь.
Она мигнула, сдерживая слезы.
Селик встал и вытянул руки, уставшие от долгой езды.
— Это не лучшее, что ты могла для меня сделать, женщина, — сказал он спокойно. Я бы предпочел умереть. Жизнь мне не нужна.
Рейн сердито посмотрела на него, забыв о своих слезах.
— Как ты смеешь не ценить жизнь? Ты знаешь, сколько людей ты убил сегодня?
— Нет. Для тебя это важно? — со скукой в голосе спросил он, бросив на землю кольчугу. — Я должен на каждого мертвого вешать табличку? Или ты считала?
Рейн почувствовала, как кровь прилила к ее лицу.
— Нет. Но думаю, их были сотни. Неужели в тебе нет ни капельки раскаяния после такой резни?
— Нет. С чего бы? Они это заслужили.
— Как ты можешь так говорить, особенно о мальчике со знаменем, которого ты убил?
— Я убил мальчика?
Селик вопросительно наклонил голову, очевидно стараясь припомнить, о чем она говорит. Неужели можно убить человека и забыть об этом? Рейн была печально удивлена. Наконец Селик тряхнул головой, так ничего и не вспомнив.
— Любой сакс — мой враг, будь он воин или мальчик. Так говорят слова на позорном столбе, который я воздвиг «в честь» короля Ательстана. — Он подозрительно посмотрел на нее. — А, может, ты из тех девок, что живут в лагере Ательстана?
— Лагерная девка! — Рейн побагровела от возмущения. — Ах ты, ничтожество, я не проститутка и не саксонка.
Неожиданно до нее дошло, что Селик садится на коня и собирается куда-то ехать.
Без нее!
— Постой! Ты не можешь оставить меня здесь.
Селик издевательски изогнул бровь, принял надменную позу и повернул коня.
— Я не могу?
— Это мой конь, — быстро нашлась она.
— Лгунья, — ответил он с обаятельной улыбкой.
— Вернись!
— Ну нет, я не позволю тебе приказывать, гарпия. — Он усмехнулся. — Не бойся, возможно, кто-то другой подберет тебя. Вдруг он подойдет тебе больше, чем я с моей жаждой крови. Он предложит тебе свое покровительство и посадит куда-нибудь в подвал для забавы.
— Для забавы! — Рейн ощетинилась от злости. — Ты паршивая свинья. Я не нуждаюсь в мужской подпорке. Езжай один, проклятый варвар.
Селик рассмеялся, показав на диво крепкие, ослепительно белые зубы, особенно белые на фоне сильно загоревшего лица.
Рейн на мгновение замерла при мысли о его отъезде. Она была в панике, поняв, что Селик в самом деле может уехать. Сердце у нее похолодело…
Что будет с ней в этом незнакомом времени и месте без Селика, который так притягивал ее и был сейчас так необходим ей? Она пыталась что-то придумать, и тут ей пришла в голову одна мысль.
— Селик! — отчаянно закричала она ему вслед. — Что подумает твой старый друг Торк, когда узнает, что ты бросил его дочь одну?
Он тут же остановился.
Фу ты! У Рейн бешено стучало сердце. Селик повернулся в седле и окинул ее ледяным взглядом. Он походил на убийцу, возвращаясь к ней, и Рейн очень хотелось убежать подальше.
Ее вопрос вызвал совсем не ту реакцию, на которую она рассчитывала. Селик, похоже, задумал убить ее. Руки он сжал в кулаки. Все тело напряжено. Его полные губы вдруг вытянулись в тонкую ниточку и стали белыми от ярости. Глаза угрожающе блестели. Доставая из-за пояса острый кинжал, Селик ловко соскользнул с коня и решительно направился к ней.
Рейн кинулась бежать, спасая свою жизнь.
Продираясь сквозь колючки и проклиная все на свете, Селик гнался за Рейн по лесу. Святая кровь! Он терял драгоценное время из-за неугомонной девки.
— Стой!
Лесные духи, будто останавливая, били его ветками по лицу, а она, к тому же, визгливо смеялась. Правда, ее смех был большее похож на рыдания, но она, ни на мгновение не замедляя шаг, продолжала свой неистовый бег сквозь лес. Еще эти дурацкие штаны!
— Ты смеешь называть Торка своим отцом! — злобно кричал он. — Да я сдеру с тебя шкуру и только потом уеду, чтобы ты тут наскулилась вволю.
