— И ты готов так рисковать ради какой-то девчонки, которая неизвестно еще отблагодарит тебя или нет за старания? — теряя терпение, воскликнул Джон.
Лицо Рамона сделалось каменным, губы вытянулись в тонкую линию.
— Мы знаем друг друга с детства, Джон. Мы росли вместе, и я дорожу нашей дружбой. Но есть вещи, которые невозможно простить даже другу. Там, где речь идет о женщинах, я не принимаю советы даже от друзей!
— Матерь Божья! — взмолился Джон. — Ты погубишь нас обоих!
— Ого! — воскликнул Рамон. — Кажется, мы вспомнили о своем испанском прошлом, Хуан! Пришел черед и мне напомнить тебе, что ты — такой же англичанин, как я — француз! Впрочем, довольно ссориться. Сегодня мне улыбнулась фортуна. Я чувствую себя вполне готовым произвести разведку укреплений, узнать секреты их силы и слабости. Подумай, Джон. Если мне удастся усмирить этот проклятый остров, твой друг вполне может стать губернатором Ямайки. А ты, Джон, станешь моим первым помощником!
Джон покачал своей светло-русой головой и смахнул пот со лба. Жара становилась невыносимой. Он понимал, что многое приобретет, если предприятие окажется успешным, но в этот момент он от всей души желал, чтобы то, что Рамон назвал испанским прошлым, оказалось сном. Как и этот день. Бедняге Джону не повезло с самого рождения. Мать Джона — или Хуана, как она называла его, — испанка по происхождению, умерла много лет назад в Толедо, а родственники со стороны матери так никогда и не признали мальчика своим. Они с радостью спровадили его к отцу-англичанину в Бристоль, где после его смерти Джон унаследовал лавку. В Вест-Индию Джон Деймлер приплыл, надеясь на то, что перемена места жительства изменит к лучшему его судьбу. В Англии он долго чувствовал себя изгоем из-за сильного испанского акцента. Потом, когда акцент исчез, Джон не мог забыть обиды. В Порт-Рояле, городе на песке, городе без корней, он надеялся забыть о своем смешанном происхождении. Здесь он мечтал начать карьеру купца в качестве стопроцентного англичанина.
И тут, как назло, возник этот черт из Гаваны! Этот друг детства из почти позабытого испанского прошлого, отпрыск одного из самых аристократичных испанских семейств Рамон дель Мундо, правнук того самого Диего Уртадо де Мендосы[1]. Джон приходился Диего Рамону дальним родственником по матери, де Мендоса был двоюродным дядей матери Деймлера. Джон Деймлер уже неплохо устроился в тропиках, и торговля с англичанами шла весьма успешно. Но если выяснится, что он наполовину испанец, так думал Джон, его вышвырнут из Порт-Рояля в два счета. Говоря по чести, разношерстной публике Порт-Рояля, наверное, до происхождения Хуана-Джона не было никакого дела. Но Деймлеру казалось, что это не так. Особенно, когда на горизонте появился Рамон. Теперь Джон уже начал жалеть, что согласился помогать Рамону, опасаясь, что тот начнет распускать слухи. Надо было с самого начала послать его ко всем чертям! От слухов можно откреститься, но от этого шпиона из Гаваны — ни за что!
— Ты видел ее глаза, Джон? — мечтательно проговорил Рамон.
— Да, — покорно ответствовал Джон, — видел.
— Удивительные глаза. Они кажутся серебряными в солнечном свете. Ты не заметил? А волосы! Ее волосы, сотканные из чистого солнечного света, Джон, но ночью, ночью они будут похожи на лунное сияние. Ты никогда не представлял себе копну волос вроде этих, разметанных по твоей подушке, Джон?
Деймлер признался, что представлял, но Рамон, кажется, его не слышал.
— А кожа, Джон, какая у нее кожа, словно шелк. И как она ходит! Женщины при испанском дворе так не ходят, Джон. Они скованны, не свободны. Они двигаются плавно, мелкими шажками, и это прелестно смотрится, но… я предпочитаю такую вот беззаботную походку.
— Мне кажется, что тебе пора отправляться осматривать укрепления, — сурово заметил Джон. — Фортов всего три: форт Джеймс, форт Карлайсл и Морганс-лайн. Советую тебе как следует рассмотреть, как они защищены.
Рамон дель Мундо вздохнул.
— Ты прав, Джон. А после того как я проверю укрепления, пойду сделаю в городе кое-какие покупки. Прежде всего костюм, в котором не стыдно пойти на ужин.
Джон Деймлер застонал.
— Обещай мне, — взмолился он, — что ты не станешь одеваться в испанском стиле, Рамон! Ты и так здорово похож на испанца.
— А, ты об этом…
Рамон дель Мундо подкрутил воображаемый ус, от которого он избавился в преддверии вылазки в Порт-Рояль.
— Я разберусь, что надеть, не так ли?
Каролина, Джилли и Хоукс шли к Куин-стрит.
— Капитану может не понравиться, что вы пригласили этого незнакомого француза на ужин, — кратко заметил Хоукс.
Каролина оглянулась, бросив на Хоукса испепеляющий взгляд.
— А вот и еще один французик, — проворчал Хоукс сквозь зубы.
Навстречу, поигрывая тростью из слоновой кости, шел Лу и Довиль, француз-гугенот, недавно обосновавшийся в доме напротив.
По городу он пронесся как лавина, погребя под собой осколки разбитых сердец не одной дамы из Порт-Рояля. Его взгляд, способный проникать под атлас и кружева, был для них неотразим. Едва ли нашлась бы женская грудь, которая не вздымалась учащенно, когда в комнату входил Луи Довиль. И женское лицо, которое не лучилось бы улыбкой при виде его стройной гибкой фигуры. Дамы розовели, услышав из его уст неизменно изящные комплименты, адресованные, разумеется, только ей — ей одной! Простодушные дамы Порт-Рояля свято верили в то, что монсеньор Луи — благородный джентльмен в опале, что во Франции у него осталось громадное состояние и что в Париже не было ни одной красавицы, которая бы не удостоила его своим вниманием.
Каролина не верила ни в благородное происхождение монсеньора Луи, ни в его богатство. Она полагала, что он скорее всего был в Париже учителем танцев или фехтования — этим и объясняются его гибкость, грация и сила. Короче говоря, Каролина считала его весьма обаятельным парнем, но была с ним настороже.
Однако история, дошедшая до Каролины через третьи руки за чаем в доме одного богатого купца, крайне ее заинтересовала. Оказалось, что монсеньор Луи провел некоторое время в Лондоне, где совершил весьма благородный поступок — остановил испуганных лошадей, готовых перевернуть карету, бросившись прямо под копыта обезумевших животных. В экипаже находилась дама. Эта дама приятной наружности, в ярко-голубом костюме поведала ему, что она, бывшая директриса фешенебельной школы, превратила свое заведение в не менее фешенебельное казино.
В этот момент рассказа купчихи Каролина едва не подпрыгнула. Дженни Честертон! — подумала она. Каролина сама посещала школу госпожи Честертон для юных леди, и когда разразился скандал, молодая, но предприимчивая Дженни быстренько превратила свою школу в игорный клуб.
