– На кого вы похожи?
Я пожала плечами:
– Не знаю… Наверное, на гувернантку.
К моему удивлению, он расхохотался:
– Моя дорогая мисс Пенроуз, я никогда не видел такой гувернантки, как вы! Жаль, что король сейчас не в Фэрмайле. С другой стороны, может, это и к лучшему. Он не пропускает ни одной красотки.
– Вы мне льстите, мистер Дюваль.
Он удивился.
– Клянусь Юпитером! – медленно проговорил он. – Неужели вы действительно полагаете, будто я вам льщу? Вы настоящая красавица! Такой вас видят другие – например, я… такой же вас увидит и герцог.
– Мне пора вниз…
– Да, пора. Но помните: то, что я вам сказал, – правда. Вы красивая девушка, мисс Пенроуз. С вашей внешностью вам следует бояться только одного… – Он осекся, словно передумал, а затем продолжил: – В библиотеке вам нечего опасаться, мисс Пенроуз.
– Благодарю вас, мистер Дюваль.
– Первый поворот налево. Двойная дверь. Постучите один раз и, как только он пригласит вас войти, входите и ничего не бойтесь.
Спускаясь, я чувствовала, как он провожает меня взглядом. Слова его утешили и ободрили меня. Я была уверена в его искренности и была благодарна еще и за то, что он ни словом не обмолвился о моей эскападе на крыше, хотя, наверное, видел меня или, по крайней мере, слышал обо всем.
Из банкетного зала доносился шум голосов и смех. Какая-то женщина пела сопрано. Интересно, кто она? Леди Хит, любовница герцога? Мысли мои приняли другое направление. Откуда Пенелопе, двенадцатилетней девочке, известно о том, что у ее опекуна есть любовница? Неужели нравы в высшем свете настолько свободны, что от детей ничего не скрывают? А может, некий доброхот из тех, с кем Пенелопе не следует общаться, просветил девочку в таких вещах, о которых ей знать не полагается?
Если я здесь останусь, я непременно все выясню. Если останусь… Обернувшись, я метнула беглый взгляд на верхнюю площадку. Саймон Дюваль по-прежнему стоял там и смотрел на меня сверху вниз. Он ободряюще кивнул и улыбнулся, и я постучала в дверь. Когда властный голос приказал мне войти, я в точности последовала совету секретаря. Я вошла, высоко подняв голову.
Даже сейчас я помню, как поразил меня аромат садовой гвоздики; до сих пор при виде гвоздики я сразу вспоминаю библиотеку в Фэрмайле. Цветы в обиталище мужчины оказались настолько неожиданными, что я забыла о страхе.
Гвоздики стояли в большой вазе на пьедестале у двери; их красота не противоречила строгой обстановке комнаты. Интересно, кто приказал принести в библиотеку цветы? Наверное, не герцог, не такой он человек, чтобы жить среди цветов. Кто же? Миссис Гарни или любовница?
Я ждала молча. Комната была длинная и узкая, с высоким потолком. Стены от пола до потолка были уставлены стеллажами с книгами. Я принялась оглядывать библиотеку, подмечая каждую мелочь и старательно обходя взглядом фигуру за столом в противоположном углу.
Герцог не обращал на меня внимания. Я тут же возненавидела его за, как мне казалось, презрение ко мне и за то унижение, которому он меня подвергал. Я вынуждена стоять и ждать, пока он соизволит обратить на меня внимание! Взгляд его был прикован к груде бумаг на столе; видимо, он находил их занимательнее меня.
Осмотрев комнату, я, наконец, перевела взгляд на ее хозяина. Даже в посадке его головы читалось высокомерие. Поскольку он склонился над столом, я видела только густые черные брови и выдающиеся скулы, крепкую шею и широкие плечи, обтянутые бархатной курткой. У его локтя находился серебряный поднос с графинами и стаканами. В руке он вертел кубок с бренди, время от времени отпивая глоток. Видимо, чтение и винопитие занимали его целиком. Я молча ждала, стиснув кулаки и вспоминая слова Дюваля: «Вы – настоящая красавица! Такой вас видят другие… такой же вас увидит и герцог».
Но герцог вовсе меня не замечал. Как будто, кроме него, в комнате никого не было.
Прозвонили часы. Отложив один документ, он тут же взялся за другой. Подписал его, убрал в сторону и, не поднимая головы, равнодушно бросил:
– Не стойте у двери, в комнате достаточно места для нас обоих.
Несмотря на равнодушный тон, в его низком голосе чувствовалась властность. Такой голос не забудешь. Не знаю, в чем было дело – в самом звуке его голоса или в неожиданности его реплики, но он застал меня врасплох. Все так же не глядя на меня, он раздраженно махнул рукой, указывая на стул у стола.
Комната была примерно сорока футов в длину, а стул стоял в конце ее. Мне показалось, будто предстоит пройти целую милю! Каблучки моих французских туфель звонко цокали по полу.
Наконец герцог поднял голову и удостоил меня взглядом. В отличие от Саймона Дюваля, красавцем он не был. Смуглая кожа, обветренное, довольно некрасивое лицо с квадратной челюстью, сурово сжатый решительный рот; уголки губ насмешливо изогнуты, чувственная полная верхняя губа. Подбородок раздвоенный; глубоко посаженные глаза проницательно смотрят из-под нависших черных бровей.
Я удивилась: и против такого урода не устоит ни одна женщина? Видимо, сведения тети Агаты основывались всего лишь на слухах.
И все же его лицо невольно привлекало к себе внимание. Он бросил на меня долгий, оценивающий взгляд. Как будто мысленно раздевал меня! Именно так, несомненно, он оценивал всех женщин, и мне не захотелось попасть в их число.
– Итак, – сказал он, – чего вы ждете? Вы боитесь меня?
– Нисколько, ваша светлость.
– А следовало бы! – Я не успела разобраться, чего в его тоне больше – насмешки или удивления. – Подойдите сюда, – приказал он. – Издали я вас уже разглядел. Теперь позвольте осмотреть вас вблизи.
И пока я шла к нему через всю длинную комнату, он следил за каждым моим шагом. Я казалась себе рабыней, выставленной на продажу, и ненавидела его. Потом ненависть сменилась гневом, и к лучшему, так как злость избавила меня от смущения. Я подняла подбородок, встретилась с его взглядом и была потрясена, прочитав в его глазах откровенное недоверие.
– Ради всего святого, мисс Пенроуз, – спросил он, когда я приблизилась, – почему вы решили стать гувернанткой?
– Из необходимости, сэр.
– Молодые женщины с вашей внешностью редко выбирают столь подчиненное положение.
– Я никогда не буду подчиненной, чем бы ни занималась, – ответила я.
Он откинул голову назад и расхохотался. На фоне смуглой кожи его зубы казались просто ослепительными. Хотя красавцем его никак нельзя было назвать, улыбка очень красила его, придавая доселе зловещему облику человечность и теплоту. Моя неприязнь немного ослабела, но тут же ожила, когда он сказал:
– Я думал о более эффектном занятии.
