Спенсер?
Когда он увидел ее в первый раз в Тусоне, она стояла рядом с матерью около почтового дилижанса. Его сразу поразило сочетание ее волос цвета спелой кукурузы и молочно-белой кожи. Была она высокой и стройной... И, судя по всему, гордой. Дорожное платье не скрывало мягкие линии тела. Он все посматривал на нее украдкой, пока пассажиры не спеша садились в дилижанс, а потом ему просто чертовски повезло. Она буквально упала ему в объятия, где и пребывала сейчас.
Нет, ему нельзя стремиться завоевать чувства Анастасии Спенсер. У него свой путь, определившийся задолго до встречи с этой девушкой, и свернуть с него ему никак нельзя, иначе все усилия последних лет пойдут прахом.
Он отработал ковбоем на ранчо Мендеса, что неподалеку от Сайта-Крус-ривер. Работа была хорошей, платили неплохо, но засиживаться там он не собирался. Все, что ему было нужно, лежало во внутреннем кармане его сюртука. Прежде чем попасть ему в руки, письмо проделало немалый путь. Его приглашали ковбоем к Латимерам, чье ранчо широко раскинуло свои богатые угодья вдоль Литл-Колорадо.
Как только он получит эту работу, то сможет наконец заняться тем, что так долго вынашивал в душе. Ждать пришлось целых тринадцать лет, но решимость его отнюдь не уменьшилась, скорее даже наоборот. Двадцать пять лет – хороший возраст. За эти годы он изменился. Латимер навряд ли его узнает, а вот он забудет лицо Латимера лишь тогда, когда от негодяя не останется и следа на этой земле.
Хок нахмурился, задумчиво потрогав кончиком пальца маленький колючий зубчик серебряной шпоры, лежавший в нагрудном кармане его рубахи. Потом сунул руку в левый карман сюртука, вытащил потертый табачный кисет и свернул сигарету. Курил он, как и большинство его знакомых ковбоев, крепкий терпкий табак «Булл дарем». Чуть ли не на каждом ранчо можно было увидеть небольшие муслиновые мешки с размашистой надписью: «Настоящий «Дарем» от Блэкуэлла», изображением быка и пачками папиросной бумаги для скрутки, болтавшимися на затягивающем мешок шнуре.
Хок давно уже привык скручивать сигареты, не слезая с седла, во время объезда стада. В свое время один старый ковбой научил его делать это одной рукой, чтобы не дать застать себя врасплох коварному быку, когда обе руки заняты. Не приведи Господь, чтобы стадо рванулось с места и понеслось за полоумным вожаком. Быки не прощают ковбоям ни малейшей оплошности. Однако Хок легко управлялся с животными, благодаря судьбу за те годы, что прожил среди хопи.
Он прихватил сигарету губами, сунул кисет обратно в карман и вытащил спичку. Сделав первую затяжку, он посмотрел в окно дилижанса. Собственно говоря, смотреть там было не на что – тьма, хоть глаз выколи, да еще эта пыль из-под колес. Но такая картина была ему привычна. Сколько ночей провел он в седле, труся по прерии, когда охранял хозяйские стада. Хок привык к одиночеству, и в темноте примечал и чувствовал очень многое.
Анастасия пошевелилась во сне и уронила руку ему на бедро. Его естество как-то слишком уж живо откликнулось на невольное прикосновение девичьей руки. Хок в сердцах чертыхнулся про себя. Не имея никакой возможности пошевелиться в набитом пассажирами почтовом дилижансе, он безуспешно попытался справиться с малоприятной мужской реакцией, всем сердцем желая, чтобы Анастасия Спенсер сидела где угодно, но только не рядом с ним. Но после секундного размышления он в замешательстве понял, что это самое последнее, чего ему бы хотелось.
Девушка снова пошевелилась во сне, и ее мягкая полная грудь тесно прижалась к его ребрам. Хок в отчаянии скрипнул зубами, не сумев сдержать едва слышный стон, потому что рука Анастасии вдруг поднялась по его бедру еще выше. Девушка медленно приоткрыла глаза, посмотрела на Хока сонным мечтательным взглядом... и улыбнулась. Хок почувствовал, как между ними словно проскочила искорка, у него перехватило дыхание. Глаза Анастасии закрылись и она снова уснула, а он судорожно сглотнул, изо всех сил сдерживая свои чувства.
Сейчас он был готов отдать все на свете, лишь бы остановить дилижанс и увлечь Анастасию за песчаные холмы... Там, в серебристом лунном свете, он освободил бы ее и себя от этих шутовских городских нарядов и на теплом песке показал бы ей, для чего, собственно говоря, созданы тела мужчины и женщины... И показал бы так, что она никогда этого не забыла бы.
Мотнув головой, Хок резко отвернулся и уставился в окно. «Идиот!» – обругал он себя. Еще немного таких размышлений, и он точно не станет ждать остановки дилижанса. Он просто подхватит Анастасию на руки и выпрыгнет на дорогу. Будет лучше, если он направит ход своих мыслей в какое-нибудь другое русло. «Подумай о мести, – сказал он себе. – Всякая месть сладка, а эта будет почти такой же сладкой, как сама Анастасия Спенсер».
Солнце уже начало клониться к западу, заливая небо красно-оранжевым светом, а почтовый дилижанс, запряженный шестеркой мускулистых мустангов, все трясся по пыльной дороге вдоль Гила-ривер. Где-то впереди путников ждал поворот на Юму, городок, что лежал в трех милях западнее места впадения реки в Колорадо.
Каждый толчок дилижанса отзывался болью в уставшем теле Анастасии. Девушка еще раз припомнила два последних дня их утомительного путешествия и поняла, что мыслями вновь и вновь возвращается к сидевшему рядом с ней человеку по имени Хок. Она собиралась на первой же пересадке отсесть от него, но ничего у нее не получилось.
На всех остановках Хок любезно помогал им вылезать из дилижанса и подсаживал обратно, и как-то само собой выходило, что, когда дилижанс трогался в путь, он всякий раз оказывался с ними на одной скамье. Анастасия не знала, специально ли Хок подсаживался к ней или единственной его целью было искреннее желание помочь ее матери. Какова бы ни была причина, Анастасия в присутствии Райдера чувствовала себя все более и более неловко, теряясь в догадках, отчего это может быть.
В глубине души она признавалась себе, что могла бы объяснить, откуда эта неловкость. Она не забыла ни поцелуй, которым они обменялись в первую ночь поездки, ни то, что чувствовала, когда вольно (или невольно?) прижималась к его широкой груди. Она убедила себя, что все это было порождением ее беспокойного сна и естественной реакцией женщины на близкое присутствие мужчины. Когда они наконец расстанутся, все вернется на круги своя.
Кроме того, Анастасия старалась объяснить свою неловкость его манерой одеваться, однако и до него она встречала мужчин, одетых точно так же. Хок носил синие штаны из грубой ткани, темно-синюю рубаху, темно-коричневую кожаную куртку и коричневые кожаные сапоги до колен. Вокруг шеи он повязывал красный шейный платок, а на голове красовалась дорогая стетсоновская ковбойская шляпа белого цвета. Анастасия знала, что шляпы эти на техасских ранчо называли Джон Би, по имени знаменитого шляпных дел мастера Джона Би Стетсона.
