«Только на этого злобного людоеда Дилхорна, черт бы его подрал, производить впечатление бесполезно», — подумала Эстер, выходя под прикрытием одной лишь шали под редкую в это время года мелкую изморось. Дождь не пошел ей на пользу. Мокрые волосы облепили лицо, и все попытки высушить их с помощью носового платка ни к чему не привели.
Джардин, секретарь Школьного совета, закатил глаза, когда Эстер, как и было ей велено, вошла через заднюю дверь. Он понять не мог, почему эта девушка уделяет так мало внимания своей внешности. Да ее же ветром качает! Как она сумеет справиться с детьми?
— А, мисс Уоринг. Отлично, отлично, пунктуальность превыше всего, — заметил он, пытаясь скрыть досаду. По доброте душевной ему захотелось дать Эстер хороший совет. Джардин знал, что она бедна, но даже не подозревал, в какую пропасть нищеты скатилась дочка Фреда Уоринга, и как мало пользы сможет она извлечь из его советов.
Он любезно ввел ее в большую комнату с длинным дубовым столом, развернутым к двери. В центре стола восседал председатель Совета Годфри Баррелл. Одно из кресел оказалось незанятым. Осмотревшись по сторонам, Эстер обнаружила, что оно принадлежит ненавистному Дилхорну. Он вообще не пришел! Девушка ощутила такой прилив радости, что едва расслышала, как Джардин спросил ее имя.
Как будто оно им не известно! Нет ни одного жителя в Сиднее, который не знал бы несчастную дочь пьяницы Фреда Уоринга.
Она едва успела назвать себя, как дверь отворилась, и вошел какой-то мужчина.
Эстер узнала его не сразу. Новый посетитель показался ей воплощением элегантности. Но девушку поразил вовсе не его превосходный костюм (нечто подобное она видела и на Фреде в его лучшие времена), а потрясающий жилет, расшитый розовато-лиловыми китайскими пионами. На каждой из серебряных пуговиц жилета сверкал настоящий бриллиант…. Да, это действительно бриллианты, глаза ее не обманули! А, кроме того, в руке гость держал модную касторовую шляпу и трость из черного дерева с набалдашником в виде китайского идола.
Он уселся и протяжно произнес:
— Прошу прощения, мисс Уоринг, члены Совета и мистер Джардин. Меня задержал губернатор, который просил передать вам свои извинения. Тема, которую мы обсуждали, не терпела отлагательства.
И только увидев перед собой его яркие голубые глаза, Эстер поняла, что этот ослепительный красавец, друг губернатора, и есть злейший враг ее отца Том Дилхорн!
Том взглянул на Эстер с жалостью. Если это лучшее, что она смогла надеть на столь важное для нее собеседование, значит, дела у нее обстоят еще хуже, чем говорил Джардин. К тому же Том понял, почему она так густо покраснела после его прихода, а затем побелела как мел, и мысленно проклял покойного Фреда Уоринга, не догадываясь, что в последующие месяцы ему придется еще не раз его проклинать.
Годфри Баррелл спросил:
— Скажите, мисс Уоринг, каковы ваши познания… в наиболее важных областях науки?
«Я могла бы обучать маленьких Цезарей и Ливиев», — высокомерно подумала Эстер, но ответила вежливо:
— Меня учил наставник моего брата, и я неплохо знаю латынь и греческий.
Это хладнокровное заявление произвело впечатление на всех членов Совета, за исключением «людоеда», который наклонился вперед и спросил:
— Вы полагаете, знание классических языков будет полезным для молодежи Сиднея, мисс Уоринг?
— Это Совету решать, а не мне, мистер Дилхорн, — огрызнулась Эстер.
Это проявление характера заметно развеселило «людоеда».
— А как насчет арифметики, мисс Уоринг. Каковы ваши познания в арифметике?
— Проценты подсчитать я сумею, мистер Дилхорн.
— В таком случае вы могли бы стать ценным сотрудником в моей конторе. Некоторые из моих клерков имеют очень смутное представление о процентах.
— Я полагала, мне придется обучать маленьких детей, а не ваших клерков, — возмущенно… и неожиданно храбро ответила Эстер.
— Конечно, но надо же узнать о вашем образовательном уровне, мисс Уоринг.
Этот «обмен любезностями» мог бы затянуться, если бы Годфри Баррелл не прервал его, задав очередной вопрос тоном, которым обычно призывал собрание к порядку.
— Кстати, о детях. Мисс Уоринг, надеюсь, вы верите в старое правило: «Пожалеешь розгу — испортишь ребенка»?
Эстер, раскрасневшаяся после перепалки с «людоедом», поторопилась с ответом, и тут же о нем пожалела.
— Я не верю в пользу розги, мистер Баррелл, и придерживаюсь мнения, что любовью можно достичь гораздо большего, чем строгостью.
Как ни странно, этого проклятого Дилхорна развеселили ее слова… если она правильно поняла его улыбку.
Пытаясь исправить положение, судя по выражению лица Роберта Джардина, безнадежно испорченное, Эстер добавила:
— Но, конечно же, я надеюсь, что сумею управлять детьми, с розгой или без розги.
Тому хотелось зааплодировать. Правила вежливости требовали от него сдержанности, но он не мог не отметить, что не ожидал от мисс Уоринг подобного присутствия духа.
Собеседование продолжилось. Эстер чувствовала, что проигрывает. Она вновь возразила Годфри Барреллу, когда тот заявил, что девочки, несомненно, будут отставать в учебе от мальчиков. А затем поспорила с чертовым Дилхорном, когда он задал неожиданно умный вопрос о методах воспитания детей разного возраста и уровня подготовки.
Наконец, собеседование закончилось, и Эстер испугалась при виде выражения лица Джардина и улыбки на лице «людоеда», что потеряла свою последнюю возможность избежать голодной смерти.
Хуже того, Эстер боялась, что, если обсуждение затянется, она может упасть в обморок. Голодные рези в желудке стали почти невыносимыми.
Девушка очень удивилась бы, узнав, что среди членов Совета есть человек, догадывающийся о ее состоянии. Он притворялся безразличным, зная, что Эстер была бы оскорблена его жалостью.
Эстер встала, чувствуя, что ее сердце ушло в пятки, поклонилась и вышла из комнаты. В памяти Тома навсегда отпечатался ее облик в конце собеседования. Она сидела перед членами Совета, такая несчастная, опустив голову, сжав покрасневшие руки. Она казалась воплощением молчаливого отчаяния.
Барелл заявил, что поведение мисс Уоринг ему не понравилось.
— У нее нет здравого смысла. Она же с детьми не справится. И такая дурнушка, — недовольно заметил Фитцджеральд.
Том, внутренне согласившись с его отзывом о внешности Эстер, не мог понять, какое это имеет отношение к преподавательской работе.
— Она голодает, — откровенно ответил он. — Поэтому она такая костлявая, изможденная, и с плохим цветом лица.
Все уставились на него. Но Том прекрасно знал, что такое истощение, и видел его признаки у Эстер. Тонкие руки, впалые щеки, выступающие ключицы, глаза в пол-лица, безучастный взгляд, землистая кожа и тусклые волосы. Судя по ее виду, она недоедала на протяжении нескольких лет. Неприязнь Тома к остальным членам Совета стала еще сильнее. Любящие хорошо поесть и выпить, они не способны узнать умирающего с голоду человека, даже если он свалится мертвым к их ногам.
