– Я согласна помочь вам всем, чем смогу, и сделаю это, – с трудом выдавила она. – Вы узнаете, что я не из тех, кто нарушает свое слово. И не из тех, кто не протянет руку помощи нуждающемуся.
– Разумеется. Наверняка лет, эдак, через сто религия возведет тебя в святые. Вопрос в том... святая чего? Святая Оливия, защитница больных и умирающих? Или разоренных и обнищавших? Или всех на свете ублюдков?
– Почему вы так ненавидите меня, когда все, что я хочу, это помочь вам?
– Ненависть – такое грубое и неприличное слово. Я отнюдь не ненавижу тебя, дорогая.
– Но вы не любите меня.
– Ты не должна принимать это на свой счет. Я никогда никому не клялся в таких чувствах.
– Вы не способны на любовь, сэр, или просто боитесь ее?
– Боюсь?
– Что вам не ответят взаимностью. Возможно, вы все еще тот маленький мальчик, который всем сердцем любил свою мать, но не чувствовал ответной любви. Вы страшно боитесь еще раз испытать эту боль.
Он схватил ее бокал и опрокинул его содержимое себе в рот, задержавшись лишь, чтобы сказать:
– Ты слишком много говоришь, милая. Кроме того, ты приписываешь мне то, чего у меня нет. Тебе уже следовало бы понять, что я не очень хороший человек.
– Я не согласна. По словам Дженет Хупер, вы очень заботливый и добрый.
– А... – Он сверкнул белозубой улыбкой. – Ну, вот мы и добрались до сути этого визита. Ты хочешь знать о Дженет.
– Я...
– Ревнуешь, милочка?
Внезапно ей захотелось убежать. Она почувствовала себя так глупо, досадуя на то, что он понимает ее побуждения даже лучше ее самой.
– Ну? – не унимался он. – Ты ревнуешь?
– А мне следует?
– Ты хочешь знать, не любовница ли она мне. Не отрицай. Я почуял, что тебя что-то тревожит с тех пор, как ты появилась в Ганнерсайде. Вначале я приписал твое настроение раздражению моими внезапными отлучками. Потом я подумал, что ты обиделась на то, что я не появился за обедом. А оказывается, вот в чем дело. Дженет, – сказал он и непринужденно рассмеялся.
– Итак? – напомнила она.
– Итак, что? Любовники ли мы? – Он улыбнулся. – Вот что я тебе скажу, милая. Если ты покаешься в своих грешках, я покаюсь в своих.
Он встал, и красное полотенце упало на пол. Оливия словно приросла к месту, слабо сознавая, что тело ее стало таким же неподвижным, как те изваяния нимф, взирающие на нее из полутемных, затуманенных углов комнаты.
Майлз приближался к ней, похожий на античного бога, совершенный по форме – намного совершеннее, чем она представляла, – с телом гладким, влажным и возбужденным.
– Так скажи мне, жена... – Его рука скользнула на затылок. – Какое имя или имена будешь ты выкрикивать, когда я займусь с тобой любовью? Не делай такого ошеломленного лица. Подтверждение нашего брака было неизбежно. Мы оба хотим этого, и, разумеется, это необходимо. Если желаешь, можешь закрыть глаза и представлять, что я – это кто-то другой. – Приподняв ее подбородок, он улыбнулся. – Вот почему ты на самом деле пришла сюда, не так ли? В брачную ночь ты решила поиграть в скромницу, а потом, когда поняла, что я могу удовлетворять свои потребности с другой женщиной, ты решила, что лучше взять то, что есть, пока еще не слишком поздно. Я еще не встречал женщины, которая, однажды вкусив вкус запретного плода, не испытывала желания еще раз насладиться этой сладостью. Тут нечего стыдиться, милая. Нравится тебе признавать это или нет, но ты живой человек. Твой сын тому доказательство.
Оливия безуспешно пыталась разобраться в этом внезапном повороте событий. Что именно он делает?
Пальцы Майлза двинулись к пуговицам блузки, и он игриво подергал их, не отрывая взгляда от ее глаз. Кажется, насыщенный паром воздух раскалился и стало трудно дышать. Внезапно она словно начала тонуть.
– Сними это, – мягко приказал он, имея в виду блузку, и потянул назад грубоватую влажную ткань, обнажая прозрачную сорочку под ней. – Я хочу видеть, что я приобрел. Меня мучит любопытство со дня свадьбы, когда я увидел, как ты бегаешь, как девчонка, во фланелевой рубашке по коридору. Ты вся соткана из противоречий, миссис Уорвик. В одно мгновение ты железная дева, а в следующее – распутница, пылающая страстью. Однако распутница дрожит от испуга, когда ее касается мужчина. Ты боишься, милая? Ты говоришь мне о боязни любви, когда не я требую пустых заверений в твоих чувствах.
Оливия попыталась отвернуть лицо. Он не позволил этого, но, твердо держа ее за подбородок, заставил посмотреть в его потемневшие, бездонные глаза. Он вглядывался в нее с напряженностью, которая ее пугала. Все ее инстинкты били тревогу, и все-таки она заставила себя сохранять спокойствие, ибо он, конечно же, просто хотел напугать ее, как тогда, в таверне.
Он стащил блузку с ее плеч и отшвырнул в сторону, потом показал на юбку.
– Сними ее.
– А если не сниму?
– Тогда я сорву ее с тебя.
Оливия сняла юбку и осталась перед ним в рубашке, чулках и туфлях. Майлз улыбнулся и, взяв ее за руку, подвел к подушкам, жестом велел лечь, потом налил в бокал шерри и подал ей.
Не в состоянии ясно мыслить, Оливия устроилась среди подушек и продолжала завороженно наблюдать, как ее муж двигается среди клубов пара, и его мышцы вздуваются и перекатываются одновременно с каждым гибким, грациозным движением. Где-то в отдаленных уголках мозга промелькнула мысль, не очутилась ли она во власти эротических грез. Признаться откровенно, внезапная тревожащая сумятица чувств шокировала ее, перехватила дыхание и вскружила голову.
Запах горящего масла от факелов на стене щекотал ноздри, а желтый свет отражался от мраморного пола подобно огню. Ложе, покрытое подушками, отбрасывало смутные блики разных оттенков: золотистого, пурпурного, красного. Гладкий прохладный шелк и узловатое плетение одновременно притягивали и отпугивали ее. Эмалевые миниатюры, изображающие экзотическую эротику Востока, украшали стены. Они не шокировали ее. Она видела подобные картины и раньше.
И все же она пришла сюда не соблазнять и не быть соблазненной. Крошечный молоточек разума навязчиво стучал в ее голове: бежать, бежать. Она не готова к этому, что бы ни чувствовало ее сердце и тело.
Майлз спустился в бассейн, шаг за шагом погружаясь в прозрачную голубоватую воду. Капли влаги срывались с потолка и образовывали крошечные кружочки на поверхности.
– Оливия, – сказал он, и голос эхом разнесся по огромной, напоминающей пещеру комнате. – Иди ко мне.
– Я... думаю, нет. – Но я настаиваю.
– Ты не можешь заставить меня.
– Подумай хорошенько. – Он ударил ладонью по поверхности воды, подняв брызги.
Внезапно она поняла, что значит для него эта обстановка. Осторожно отставив бокал, она стала расшнуровывать туфли, упорно избегая взгляда Майлза, тщетно пытаясь унять волнение, от которого дрожали руки. Ее муж прав. Этот момент был неизбежен. Она отгоняла эту мысль, убеждая себя, что Майлзу Кембаллу Уорвику не нужно от нее ничего, кроме ее денег. Эмили знала об этом. Эмили предупреждала ее. По ночам она просыпалась ожидания и страха, и предостережения сестры звучали у нее в ушах, заставляя сердце гулко стучать, а тело гореть.
