Дженнифер Блейк - Стрела в сердце

— Вы ничего не знаете о моих привязанностях и способности любить.

— Нет, — горько ответил он, — вы ошибаетесь.

Ночь, проведенная с ней, рассказала все, что ему необходимо было знать. Любить и отдаваться друг другу — совершенно разные вещи, но достаточно близкие, чтобы их сравнивать. В одном он имел опыт, но вряд ли когда-нибудь познает другое.

Когда все это закончится, в ее жизни для него не останется места. Он выполнит свое назначение и может убираться.

Тишину нарушал только треск поленьев. Целый дождь искр вспыхивал брызгами и затихал, падая в очаг. Но Кэтрин туда не смотрела.

— Если вы откажете мне, у меня может никогда не появиться возможности стать матерью.

— Пожалуйтесь Жилю. Может он организует еще один турнир.

— Если он это сделает, я уйду от него.

Она так просто сказала об этом, что ему должно было быть не до бравады. Но Рован, чтобы успокоить себя, не принял эти слова всерьез.

— Если у вас хватит мужества и денег и будет куда уйти. В принципе это возможно, если только в августе в среду пойдет снег. — Он помолчал и вдруг неосознанно, против воли, сказал: — Давайте уедем вместе.

— Я не вижу, чтобы вы куда-то собирались! — На ее бледном лице появилось возмущение.

— А если собираюсь, что тогда? — Он с удовольствием увидел, как она вздохнула.

Кэтрин не ответила. Он слушал, как потрескивали поленья и завывал снаружи ветер, смотрел, как трепетал огонь. Потом кивнул, встал, взял бутылку с бренди и сказал:

— Понимаю. Брак священен. Как и кладбище.

Рован покачнулся. Сказалось все: и напряженные споры, и подавленное желание, и несколько бокалов вина и бренди, и то, что он был почти весь день без еды.

Ему хотелось еще налить бренди столько, сколько он сможет проглотить, чтобы впасть в забвение. Не часто он доходил до такого состояния. Но когда он направился к двери, то шел довольно уверенно.

— Куда вы? — Она поднялась и пошла за ним.

— В Эден, мой теплый и сырой рай. Туда. Вниз. Вы будете скучать по мне?

— Останьтесь. Я не хочу быть одна.

Она подошла к нему совсем близко, положила руку на грудь. Он почувствовал на коже каждый ее пальчик, и конечно же, как шторм, на него обрушилось желание. Сбитый с толку, он все же спросил:

— Опять искушаешь?

— Ты против? — Она приблизилась к нему.

Он отдал должное тем усилиям, которые привели ее к нему. Но он не сделает ошибки.

— Господи, конечно же нет, если в результате моя кровь не смешается с твоей.

— Ты сделал свой выбор. — Она приподнялась на мысочки и прижалась к нему губами.

Он обнял ее, хотя в руке была бутылка бренди. Ее рот был сродни нектару и так много обещал… Руки были холодными, а грудь, прижатая к его груди, сводила с ума. Он страстно желал и отказаться от нее, и уступить ей. Сдаться и полностью отдаться всепоглощающему чувству, пока вдруг Рован не вспомнил, что не его она так сильно хотела, а ребенка, появление которого зависело от него.

И руки сами собой опустились, а губы стали неподвижными. Когда она, в свою очередь, медленно и нехотя сняла руки с его шеи, он произнес:

— Вообще-то я против.

Кэтрин полными от слез глазами спросила:

— Почему?

— Фамильная гордость, упрямство, эгоизм. Если ты захочешь просто меня, я — твой. Но только не оправдания, не одиночество, не бессмысленные мечтания о материнстве. Только без всего этого я дам тебе то, что ты хочешь. Правда, я боюсь твоих слез, не надо плакать.

Она инстинктивно дотронулась до него, глядя, как он поклонился и повернулся, чтобы уйти. А Кэтрин стояла, обхватив себя руками, уставившись в никуда, когда он оглянулся…

Он поступил правильно, но почему же тогда чувствует себя таким болваном?

«Никогда, — думал Рован несколько часов спустя, — он не видел такой луны». — Она была круглая, как беременная королева, и яркая, как предрассветное небо. Луна освещала деревья, траву, и свет ее серебряным лезвием сабли проскальзывал сквозь узкие окна башни. Попадая в башню сквозь стеклянный купол, лунный свет делал полумрак янтарным и резко вычерчивал тени пальмовых и папоротниковых листьев, похожих на зубья дракона, на мраморном полу.

Рован был пьян и очень этим доволен. Он переходил от одного окна кабинета к другому, бродил по лестницам вверх-вниз, кружил по оранжерее, наклоняясь под листьями пальмы и осторожно дотрагиваясь до мокрых грудей нимф. Разве можно было их сравнивать с грудью Кэтрин. Вздохнув, он от них отвернулся и сел под огромной пальмой, прислонившись спиной к гигантскому китайскому кувшину, и уже здесь допил остатки бренди.

Он все еще сидел там с пустым стаканом в руке, когда Кэтрин спустилась в оранжерею. Чтобы не разбить хрустальный стакан, он осторожно и бесшумно поставил его на пол и устроился в своей темной засаде.

Волосы Кэтрин под лунным светом отливали золотом, а тонкая материя сорочки — серебром. Она была похожа на богиню, безмолвно спустившуюся с Олимпа. Ее лицо, грудь, нежные изгибы рук, стройные ноги — все до боли в глазах блестело в лунном свете. Через плечо было перекинуто полотенце. Он, конечно, мог бы подняться и заявить о своем присутствии, оставив ее одну, если бы она захотела. Но это было выше его сил — никакие слуги дьявола ни за что не смогли бы вытащить его оттуда.

Кэтрин прошла мимо и подставила руку под струи воды, лившиеся из кувшинов в руках нимф и из клювов двух лебедей. Рован затаил дыхание, когда увидел, с каким восторгом она смотрела, как бесчисленные капли-жемчужины, отскакивая от руки, били по лицу и плечам. Она провела рукой по лицу, откинула волосы назад и начала расстегивать пуговицы. Оголив плечи, она медленно спускала вниз сорочку, которая скользила по груди, талии, нежным бедрам и очутилась на полу.

Рован боялся дышать. Он знал: она была прекрасна. Его руки, рот, каждая клетка его тела говорили ему об этом и раньше. Но все это было несравнимо с тем, какой она предстала перед ним в лунном свете. Когда он состарится и придет время закрыть глаза, то и тогда у него перед глазами будет стоять ее точеная фигура.

Кэтрин переступила через сорочку и вошла в фонтан, выпрямилась и стала одной из нимф, только живой. Двигаясь по колено в воде, она встала под струи в том месте, где они встречались. Вода каскадом полилась по ее телу. Она закрыла глаза, раскрыла ладони и ловила теплый поток дождя.

Когда она открыла, наконец, глаза, то, потянувшись за полотенцем, нашла кусок мыла, оставленного Рованом. Сначала было удивилась, потом стала медленно намыливать руки, грудь, живот, ноги. Пена полосками серебрилась на теле, спускаясь вниз и прячась уже в самых сокрованных изгибах. Оглянувшись назад, она нашла глазами сатира и села ему на колени, подняла одну за другой ноги, чтобы намылить их. Пена была уже повсюду, даже у нее на волосах и покрывала поверхность воды. Закончив, она отступила назад, подождала, пока стечет мыльная вода, потом снова встала под своеобразный душ.