— Вы мой отец! Метка «О. Г.» означает Ольга Герувиль. Вам стыдно, что вы нашли меня опереточной актрисой и любовницей вашего брата. Но неужели же я так виновата, что вы не можете простить меня? Я была молода, беззащитна; меня осыпали насмешками за то, что у меня нет любовника. И все-таки я хотела остаться честной. Я боролась и сопротивлялась до того рокового вечера, когда Жан привез меня сюда и заставил выпить столько шампанского, что я потеряла рассудок и волю. Я люблю его. Он так добр и красив и обещал на мне жениться.
Ричард Федорович встал. Он не мог произнести ни слова. Дыхание у него захватывало. Он окончательно терялся перед адскими осложнениями этой семейной драмы. Когда же он услышал, к какому средству прибег его брат, чтобы предательски обольстить этого несчастного ребенка, он почувствовал в душе почти ненависть к этому бессовестному виверу, не знавшему предела своим страстям и погубившему свою собственную дочь, конечно, не зная этого. Но как открыть истину Ксении и Ольге? Как нанести им этот смертельный удар?
В своем волнении, ни он, ни Виолета не слышали звонка, через несколько минут после которого на пороге гостиной появился Иван Федорович. Удивленным и недовольным взглядом смотрел он на бледного и расстроенного брата и на залитое слезами лицо Виолеты. Черные брови его нахмурились.
— Что такое творится здесь? Что значит твое посещение, Ричард, и слезы моей обожаемой Виолеты? Неужели он осмелился оскорбить тебя? — с гневом вскричал он.
— Жан, это Сам Господь привел тебя! — вскричала Виолета, бросаясь к нему. — Скажи же моему отцу, что ты женишься на мне! Он только что открыл, что я, Ольга, его дочь, которую похитила у него еще совсем маленькой злая Видеман. А теперь ему стыдно, что он нашел меня твоей любовницей.
Виолета быстро умолкла и точно замерла, так как у Ивана Федоровича вырвался глухой крик, и он, точно получив удар в грудь, отступил назад и прислонился к стулу. Он был бледен, как смерть: его широко раскрытые глаза со страхом, смешанным с ужасом, смотрели на молодую женщину, которая стояла неподвижно, не понимая Ничего из того, что здесь происходило.
Гнев Ричарда Федоровича сменился глубокой жалостью. Он понял, что, несмотря, на легкомыслие и цинизм брата, ужас совершенного злодеяния поразил его, как удар молнии. Он схватил похолодевшую руку Ивана Федоровича и пожал ее.
— Мужайся, мой бедный друг! Ты согрешил, сам не ведая этого! — воскликнул он.
Иван Федорович точно очнулся от оцепенения. Не отвечая ни слова, он вырвал свою руку и, не взглянув на Виолету, которая все продолжала стоять неподвижно, прошел в спальню и запер за собой дверь.
Оставшись один, Иван Федорович опустился в кресло, откинул голову на спинку и закрыл глаза. В ушах у него шумело; дыхание спирало. Мысли бурно толпились у него в мозгу.
Тысячи сцен далекого прошлого восстали в его памяти с ясностью, причинившей ему почти физическую боль. Здесь, где он сидит, ему положили на руки на вышитой подушке маленькое розовое существо, с большими невинными голубыми глазками. Далее он видит ребенка, пытающегося делать первые шаги, играющего в саду, весело встречающего его, когда он возвращался домой, и играющего с ним на диване, который и тогда, как теперь, стоял в углу около туалета.
Ему казалось, что он и сейчас чувствует, как девочка с черными кудрями и блестящим взглядом взбирается к нему на колени со своим серебристым смехом, обнимает его пухленькими ручонками и покрывает поцелуями, не переставая повторять:
— Скорее, папа, пойдем обедать!
А теперь! В той же самой комнате, где она родилась, он осквернил и погубил собственную дочь, принеся ее в жертву своим скотским страстям, злоупотребил ее наивностью и безжалостно отнесся к ее невинности и одиночеству! О, какой дьявол вмешался и направлял нити судьбы, чтобы привести к такой ужасной развязке.
Глухой стон, похожий на рыдание, сорвался с губ Ивана Федоровича. Несмотря на эгоизм, легкомыслие и жажду наслаждений, чувство отца сохранилось нетронутым в его душе. Ребенок для него был священным существом. И вдруг с суеверной дрожью он вспомнил ужасную грозу, бушевавшую в ту роковую ночь. Сама природа, казалось, возмутилась тогда и хотела предупредить его, что он совершает преступление.
И какое же будущее ждет теперь его? Как признаться в истине Ксении и Ольге? Как перенести позор, неизбежные угрызения совести и грозивший ему неслыханный скандал?
Ивану Федоровичу казалось, что он теряет рассудок. Он не привык страдать. В своей жизни, полной наслаждений и эгоизма, он никогда не переживал нравственной борьбы. И вот на него неожиданно обрушивается удар, потрясший все его существо и переменивший все его чувства. Он сам себе внушал ужас.
При мысли снова увидеть Ольгу и прочесть в ее глазах ужас, упрек и, может быть, презрение к отцу, бывшему ее любовником, его бросало в дрожь.
И вдруг эта жизнь, которую он так любил, показалась ему невыносимым бременем, а смерть — освобождением, искуплением и единственным средством разрубить гордиев узел, затянутый судьбой. С присущей ему страстностью и необдуманностью, он ухватился за мысль о самоубийстве, как за якорь спасения. Да, надо бежать! Надо бежать от этого позора и этих ужасных, никогда не испытанных страданий, которые терзали его Душу!
Иван Федорович встал, твердыми шагами направился к шифоньерке и открыл один из ящиков.
После ухода Ивана Федоровича в гостиной еще несколько минут царило глубокое молчание. Потом Виолета бросилась к Ричарду Федоровичу и схватила его руку.
— Боже Милосердный! Что все это значит? Я, положительно, ничего не понимаю. Объясните же мне, почему известие, что я ваша дочь, так сильно взволновало Жана? Я чувствую, что здесь кроется какая-то роковая тайна.
Виолета дрожала всем телом, и в глазах ее ясно читалась отчаянная тоска. Сердце Ричарда Федоровича болезненно сжалось.
— Бедное дитя мое! Успокойтесь и запаситесь терпением, — сказал он, нежно пожимая ей руку. — В человеческой жизни бывают роковые случайности; я не отрицаю, что над вашей судьбой тяготеют печальные осложнения. В свое время вы все узнаете. Теперь же я имею сообщить вам радостную весть: ваша мать жива, и я надеюсь, что вы еще сегодня же увидите ее…
— Моя мать жива! О, как Господь милосерден! Где же она? Везите меня скорее к ней… Если верно мое воспоминание, то она должна быть очень красива и добра! — вскричала Ольга (мы будем называть ее настоящим именем).
Лицо ее осветилось выражением радости и надежды.
В эту минуту в смежной комнате раздался выстрел, а потом послышалось падение тяжелого тела.
