Однако вопреки его ожиданиям она пронеслась мимо здания церкви, словно оно ужасало ее больше, чем Сатана. Продолжая бежать, она отдалялась от них, пока не исчезла в сумерках среди холмов.
Потеряв ее из виду, он остановился под безлунным небом в окружении бесплотных теней.
Согнулся пополам, опершись о колени и тяжело дыша.
— Надо взять фонари и разделиться, — сказал он, глотая воздух в промежутках между словами, когда люди графа с ним поравнялись.
Но преследователи, только что рьяно гнавшиеся за своей жертвой, внезапно остановились и уставились в землю. Ни один не пошел вперед.
— Грядет День всех святых, — произнес Оксборо так тихо, словно эти три слова могли призвать нечистую силу. — Она убежала к Дьяволу. Пусть он ее и забирает.
Александр пытался протестовать, уговорить их продолжить поиски, спасти ее. Но страх и здравомыслие пришли к одинаковому заключению: искать Джанет Рейд в темноте бесполезно.
И он будет тем, кто принесет эту весть ее дочери.
Оксборо, озабоченный своей собственной дочерью, не стал останавливать Александра, когда тот поднялся в комнатку на верхнем этаже башни, где была заперта Маргрет. Она стояла, притулившись к окну, и смотрела в темноту в направлении церкви.
Отсюда наверняка было видно погоню, подумал он и устыдился, испытав облегчение оттого, что не придется рассказывать ей все.
Когда он поставил свечу, она повернулась к нему, лицо усталое, пустое, побежденное.
— Значит… она потерялась.
Ты потерял ее, могла бы сказать она.
— Вопросы… — Он мог обвинить во всем графа, но не стал. Она могла отреагировать похожим образом на любой из вопросов, заданных им самим. — Они разбередили ее память. Я старался быть осторожным, но…
— Это все Джеймс Скоби и Джон Дан. — Ее лицо исказила ненависть. — Это они убили ее. И они за это заплатят.
Слова прозвучали с непримиримостью священной клятвы.
— Прости, — проговорил он, делая шаг ей навстречу, собираясь обнять ее.
Ярость рассеялась, и ее губы задрожали. Горло заходило ходуном в попытке сформировать слова. Она отталкивала его руки, не давая к себе прикоснуться.
— Пусти меня. Я пойду искать ее. Она там совсем одна…
Он покачал головой.
— Сегодня ночь нечистой силы. Я уговаривал, но никто не пошел, а искать в одиночку…
Даже если отбросить тот факт, что она здесь пленница, то отправляться на поиски в безлунную ночь, среди коварных холмов… Безрассудство. Она сама это знала.
Выдохшись, она тяжело прислонилась к нему и не противилась, когда он тесно привлек ее к себе.
— Ш-ш, — прошептал он в ее волосы, баюкая ее в своих объятьях.
В каком-то оцепенении она говорила в его плечо, разговаривая сама с собой:
— Я же привезла ее сюда… я делала все, лишь бы она не вспомнила… я так старалась… — Плечи ее дернулись, и он понял, что она плачет. — Но все оказалось бесполезно.
Он дал ей выплакаться, очень долго в молчании обнимая ее, пока она сотрясалась в рыданиях.
— Когда по воскресеньям мы возвращались со службы домой, она обычно пекла хлеб, хоть церковь и запрещала работать в Божий день, — приглушенно пробормотала она против его плеча. — Она всегда говорила, что мы благодарим Господа за наш ежедневный хлеб, а не за ежедневный-кроме-воскресенья.
Он расслышал голос ее матери за ее словами.
— Твоей матушке очень повезло, что у нее была ты.
— Когда-то мы были так счастливы.
— Ты будешь счастливой снова. Обещаю.
Возможности сдержать это обещание у него не было, но она подняла лицо и улыбнулась, словно поверила ему. Словно смогла на секунду забыть все произошедшее.
Он вытер с ее лица слезы и приник к ее губам.
Поначалу поцелуй был нежным. Скорее утешающим. Но вскоре она начала целовать его с нарастающей страстью, увлекая к тому сладостному беспамятству, которое дарило слияние тел.
Ладони его вновь прошлись по ее телу, но едва он принялся возиться со шнуровкой ее платья, она отодвинулась, оглядываясь на дверь.
— Но как же…
Он остановил ее поцелуем.
— Никто не войдет. — Все, кто мог их потревожить, молились, спрятавшись от Дьявола за закрытыми на все засовы дверями. — Сегодня ночью никто не осмелится искать ведьм.
— Но вдруг…
— Завтра. — Завтра. Это все, что он мог сказать. Сегодняшнюю ночь, когда завеса между мирами стала тонкой, и в ночи мог разгуливать Дьявол, сегодняшнюю ночь они провозгласят своей.
Он заглянул в ее глаза, которые когда-то казались ему странными и отталкивающими. Теперь он видел в них только глубину и яркость цвета, как и в обилии оттенков, которыми переливались пряди ее волос. Ее глаза обещали буйство чувств, они волновали кровь, заманивали его в яркий, многоцветный мир, который он, сам того не зная, искал всю свою жизнь.
Который он не отдаст, чего бы это ни стоило.
— Идем, — произнес он, удивляясь, что еще может улыбаться. — Позволь мне любить тебя.
***
Маргрет отдавалась поцелую неистово, без остатка, зная, что эта ночь любви, возможно, последнее, что осталось у нее и у них обоих.
День за днем она отгораживалась от мира все новыми и новыми стенами. Чтобы никто не вошел. Чтобы никто не увидел. Чтобы никто не подобрался чересчур близко.
Но в конце концов стены оказались бесполезны. Александр разрушил их, обратил в щебень, и когда они пали, увидел ее. Узнал, кто она. И несмотря на все, он обнимал ее.
Откинувшись назад, она пытливо заглянула ему в глаза. Его взгляд, уже не загнанный, не подавленный, излучал любовь. В прошлый раз соитие между ними произошло в борьбе с другим, куда более мрачным занятием. Но сегодня будет только любовь и ничего больше.
Обстановка вокруг была еще скромнее, чем в их прошлом убежище. Всего-то и было в комнате, что фонарь, тонкий тюфяк на полу да ночной горшок. Но все это не имело значения. Самым главным сейчас было до последней секунды насладиться отведенным им временем.
— Я хочу увидеть тебя, — проговорила она.
— Увидеть?
— Той ночью ты… — Она не знала, как выразиться. Его глаза, пальцы, его язык и губы на ее коже. Она упивалась его ласками, но с закрытыми глазами. — Но я…
Каким-то образом он понял, что стояло за ее несвязными словами. Сбросил плащ, расстегнул длинный ряд пуговиц на куртке и позволил ей подвести себя к тюфяку, где она сняла с него сапоги. Потом сел, скрестив ноги — в бриджах, чулках и рубахе на теле и с подначивающей улыбкой на лице, которая будто вопрошала, хватит ли ей смелости сделать следующий шаг.
