Зачем Джонасу делать это? Какая вероятная причина могла бы скрываться за этим?
Селия не могла дождаться утра, чтобы узнать, что он скажет. Сомнения все больше одолевали ее.
Джонас подъехал к дорожке, ведущей к Хардли-Мэнор, и увидел слуг, занятых погрузкой сундуков для отправки в Лондон. Перед повозкой с поклажей стояла повозка для перевозки прислуги, а перед ней экипаж с богато украшенным гербом Хардли.
Джонас улыбнулся, подумав об обратной дороге в Лондон. Он радовался, что ему не придется ехать ни с леди Амандой, ни с Хардли. Он был уверен, что к тому времени, как они доберутся до Лондона, один из них будет отвечать за убийство.
Подъехав к особняку, Джонас спешился и передал поводья лакею. Дворецкий Хардли открыл дверь, и Джонас вошел внутрь. Как только за ним закрылась дверь, его оглушили громкие голоса.
Он подошел к маленькой столовой и прислонился к дверному косяку. Разговор, доносившийся оттуда, был слишком забавным, чтобы его прерывать, поэтому Джонас стоял тихо, чтобы не обнаружить своего присутствия.
– Я думаю, ты достаточно сказала, Аманда.
– Но, Селия, ты же слышала, как его светлость не один раз говорил, что, если бы я была его сестрой, он бы купил для меня билет на ближайший корабль, покидающий Англию. Ему еще ни разу не представлялось лучшей возможности осуществить свою угрозу.
– Она говорит не всерьез, Хардли. – Селия глянула на подругу. – Веди себя прилично, Аманда.
– Хорошо, если ты так настаиваешь. – Аманда скрестила руки на груди и села. – Просто буду сидеть здесь и составлять завещание. Не торопитесь, ваша светлость.
Герцог Хардли посмотрел на нее с таким свирепым видом, что Джонас и припомнить не мог, когда видел нечто подобное со стороны Хардли. Возможно, если бы леди Аманда изобразила раскаяние, Хардли хоть немного смягчился бы. Но его убийственный взгляд, похоже, не оказал на нее никакого влияния.
– Могу я быть чем-то полезен? – спросил, заходя в комнату, Джонас.
– Лорд Хейвуд, – улыбнулась ему Селия, – вы приехали.
– Судя по всему, как раз вовремя.
Джонас кивнул леди Аманде и, подойдя к Селии, взял ее за руки.
– Что-то не так? – спросил он, заметив, что с ее лица исчезла улыбка, и отпустил ее руки.
– Мне нужно поговорить с тобой.
– Хорошо, мы можем пойти…
– Позже, – покачала головой Селия.
Джонас кивнул и подошел к камину.
В камине горел слабый огонь. Хотя в это время года не слишком холодно, комнаты в больших домах необходимо подтапливать, чтобы было теплее и уютнее.
Джонас облокотился на каминную полку и взглянул на Хардли, который стоял напротив и презрительно смотрел на него.
– Я помешал, Хардли?
Прищуренный взгляд Хардли не сулил ничего хорошего.
– Ты за меня не беспокойся, Хейвуд. Я выслушал все обвинения, которые мог бы вытерпеть за весь день.
– Я вижу, вы с леди Амандой опять обсуждали политику.
– Эта леди не обсуждает. Она читает наставления. Критикует. И нападает. После такого бурного времяпрепровождения в деревне споры в палате парламента покажутся безделицей.
Джонас перевел взгляд на Селию. Было понятно, что она, как и ее брат, чем-то расстроена.
– В таком случае, думаю, вы готовы к отъезду.
– Да, – Хардли оттолкнулся от каминной полки, – ждали только твоего появления.
Джонас подошел к дивану, помог подняться Селии, потом подал руку леди Аманде и проводил их в холл.
Джонас знал, что Селия намеревалась дать леди Аманде и брату уйти первыми, чтобы у них была минутка побыть наедине. Пока Хардли с Амандой спускались по ступенькам, он стоял рядом с ней на веранде.
Они еще даже не успели встать на последнюю ступеньку лестницы, как прогремел выстрел, и пуля воткнулась в каменную колонну рядом с тем местом, где стоял Джонас.
Хардли толкнул леди Аманду назад, к дому, но сам не успел сделать и шагу вверх по лестнице, как прогремел второй выстрел, и пуля ударилась в кирпичи справа от него. Хардли замер между Джоной и стрелком.
– Никому не двигаться, – сказал Джонас, отталкивая себе за спину Селию и леди Аманду.
Он посмотрел в сторону лестницы, где стояла миниатюрная женщина в траурном одеянии. Несмотря на черную вуаль, скрывавшую лицо, он сразу же узнал маркизу Канделл. У Джонаса застыла в жилах кровь.
Еще в тот вечер перед балом ему следовало понять, что горе от потери дочери лишило леди Канделл рассудка, что это именно она стреляла в них, когда они только приехали в имение.
Джонас знал, почему она появилась здесь. Он понимал, что переубедить ее будет невозможно. Она хотела, чтобы кто-то расплатился за смерть ее дочери. И этим кем-то станет он, Джонас.
– Леди Канделл? – шагнул ей навстречу Хардли. – Как приятно вас видеть.
– Я пришла сюда сделать то, что обещали сделать вы, ваша светлость. И не сделали.
Леди Канделл помахала пистолетом, и Джонас постарался оттолкнуть леди Аманду и Селию поближе к дому. Он должен их защитить. Он должен защитить Селию.
– Но вы же никому не хотите причинить вреда, леди Канделл, – вытянув вперед руку, попытался вмешаться Хардли. – Почему бы вам не зайти в дом и не отдохнуть немного? Мы можем выпить чаю и…
– Лжец!
– Пожалуйста, леди Канделл, – побледнел Хардли. – Если вы зайдете в дом, мы сможем об этом поговорить. Я уверен, вам станет лучше, как только вы услышите, что я…
– Нет! Вы обещали заставить его заплатить за убийство моей Мелисент. Вы обещали уничтожить его! Вы лгали мне!
– Я не лгал вам, леди Канделл. Смерть Мелисент будет отомщена. Я обещаю.
– Нет, вы ничего не сделаете. Вы уже забыли о моей девочке, – снова взмахнула пистолетом обезумевшая леди Канделл. – Он убил ее, а вы обещали его уничтожить!
– Я уничтожу его! Так и будет!
– Я думала, вы ее любили. А вы не любили ее. Никто не любил ее так, как я.
– Я любил ее!
В голосе Хардли было столько душевной муки и боли, будто смерть Мелисент случилась вчера, а не три года назад.
Именно в это мгновение Джонас понял, что любой намек на то, что Хардли пережил смерть Мелисент, был всего лишь игрой. Он терпел присутствие Джонаса, чтобы создать ложное чувство товарищества. Он создал обманчивое впечатление доброжелательности, чтобы Джонас не догадался, что он расставил ловушку и готов его уничтожить. И он, Джонас, без всяких сомнений, в нее угодил.
Необузданный гнев в голосе Хардли показал Джонасу, каким дураком он оказался. Неприязненное выражение лица Хардли показало всю злобу, которая все еще выедала его изнутри даже спустя три года после смерти Мелисент.
