— Согласен, — сказал Кинг. — Но сейчас нам нельзя терять уверенности, Хоуки. Мы почти у цели, друг мой. Я чую ее. Я уже чувствую вкус победы.
— Я тоже. Но она отдает горечью.
— Только не бросай меня сейчас! Сколько трудов, времени и усилий многих людей пойдет насмарку, если ты отступишься. Мы все рассчитываем на тебя.
— Не волнуйся, я выполню свои обязательства.
— Отлично! — сказал Кинг. Он допил пиво, извлек из кармана часы и прищурился. — Мне нужно идти, чтобы успеть на поезд в Омаху. Хочешь передать со мной какие-нибудь сообщения?
— Нет, — ответил Хоуки, — только скажи высшим армейским чинам там, на востоке, что они сваляли дурака с Предназначенным-для-Лошадей. Вождь предоставил армии возможность заключить мир без всяких предварительных условий. Просто пусть оставят его в покое, и он не будет трогать их. Он даже не требует, чтобы прекратилось строительство железной дороги.
— Неужели ты хоть на минуту можешь себе представить, что армия простит ему это? — скептически заметил Кинг. — В конце концов, Хоуки, они же убили пятьдесят солдат!
— Они победили их в бою, — твердо произнес Хоуки. — Бауэре устроил резню в деревне Предназначенного-для-Лошадей, убивая женщин и детей.
— А не кажется ли тебе, что найдется не так уж мало людей, которые считают, что именно так и следует поступить со всеми индейцами в стране?
Хоуки хмуро посмотрел на него:
— Не дуйся. Я не из таких. Но мне понятно, почему армия не может принять мирного предложения сразу же после этого инцидента.
— Тогда они упустят свой шанс. Будет гораздо больше смертей. Это неизбежно.
— А что насчет железной дороги, Хоуки? Как ты думаешь, эти воинственные индейцы будут мешать строительству?
— Возможно, — со слабой улыбкой ответил Хоуки. Кинг подпер подбородок ладонью и на секунду задумался:
— Это может создать проблемы в том деле, которым мы занимаемся.
— В этом ты прав, дружище.
— Ты ведь очень хорошо знаешь этого Предназначенного-для-Лошадей, правда? Как ты считаешь, что он будет делать?
— Думаю, он попытается всеми доступными ему способами разрушить железную дорогу.
— Но тогда его в конце концов поймают.
— Он считает это достойным способом принять смерть.
— Достойным способом принять смерть? Что, черт побери, это должно означать?
— Это значит, что Предназначенный-для-Лошадей не боится ни кавалерии, ни смерти. Это значит, что он будет сражаться против железной дороги, несмотря на опасность, которая грозит ему самому.
— А что, если ты повидаешься с ним? Если ты поговоришь с ним?
— О чем?
— Чтобы он отказался от этой бессмысленной затеи. Чтобы он сдался. Как ты думаешь, он послушает тебя? Хоуки вытаращил глаза:
— Ты предлагаешь мне увидеться с Предназначенным-для-Лошадей и попросить его сдаться? — Он покачал головой. — Ты считаешь, что я сошел с ума?
— Ты единственный, кому это по силам, — возразил Кинг. — Подумай о том, что именно поставлено на карту. Если этого индейца не остановить, он спутает все наши планы.
— Ты ошибаешься только в одном — я не могу этого сделать.
— Почему, черт побери?
— Это будет для него оскорблением.
— Какое тебе дело до его чувств? До чувств индейца?
— Никакого, — лениво протянул Хоуки. — Меня волнует собственная драгоценная шкура. Я не хочу, чтобы меня убили.
— Кажется, ты говорил, что вы друзья и что ты можешь думать, как индеец.
— Я умею думать, как индеец Поэтому я знаю, что если нанесу ему оскорбление, то перестану быть его другом. А если я больше не его друг, значит, я его враг.
Кинг засмеялся:
— Знаешь что, Хоуки? Иногда в твоих словах не больше здравого смысла, чем в речах индейца.
— Я и есть индеец. — Хоуки отодвинул тарелку и, откинувшись на спинку стула, зажег сигару. У него был задумчивый вид. — Не знаю, зачем я все это делаю. Я убиваю немногих оставшихся бизонов и участвую в деле, точно не зная, нравится ли мне оно. Мне кажется, что я нарушил все принципы, которые у меня когда-то были. И если мне и нужно поехать к Предназначенному-для-Лошадей, то не за тем, чтобы оскорбить его, а чтобы присоединиться к нему. Кинг неожиданно забеспокоился:
— Ты ведь это не всерьез, правда?
— Нет, — с кривой усмешкой ответил Хоуки. — Но передай нашим друзьям на востоке, чтобы они помнили об этом. Возможно, их это обеспокоит и они остановятся на время и призадумаются.
Кинг с облегчением вздохнул и откинулся на спинку стула.
— Что ты собираешься делать дальше?
— Ну, давай посмотрим. — Хоуки пустил струю дыма через стол прямо в лицо другу. — Если коротко — я намерен захватить с собой бутылку доброго вина в комнату наверху. И намерен провести ночь в этой комнате с бутылкой вина и женщиной, которую, кажется, зовут Кейт Малдун.
— Кажется, зовут Кейт Малдун? — лукаво переспросил Кинг.
— Именно так я сказал, — ограничился кратким ответом Хоуки. — А завтра…
— Да? А завтра?
— «Мы дни за днями шепчем: „Завтра, завтра“. — Хоуки засмеялся, заметив выражение лица Кинга. — Это Вильям Шекспир, если ты не узнал.
— Узнал. В Нью-Йорке я видел Эдвина Бута в роли Макбета. Просто я, знаешь, немного удивлен, что ты с ним знаком. На твоем месте я не стал бы цитировать Шекспира здешним жителям. Такие речи в устах охотника на бизонов им покажутся странными.
— Я не видел Эдвина Бута. Но мне в руки попала книга Шекспира, из тех, что правительство присылает индейцам. Кинг удивленно выпрямился.
— Зачем, черт побери, правительство посылает Шекспира индейцам?
— Это ты у них спроси, — пожав плечами, ответил Хоуки. — Возможно, политики на востоке полагают, что если голова индейца занята Шекспиром, то он не ощущает пустоты в желудке. Разумеется, в их бараньи мозги не приходила мысль, что хотя бы один индеец из тысячи умеет читать, а те, кто выучился грамоте, совершенно не интересуются Шекспиром.
— С этим нужно что-то делать.
— В этом вопросе Предназначенный-для-Лошадей, наверное, согласится с тобой. — Хоуки встал и потянулся. — Завтра я снова приступлю к работе, не волнуйся.
— Постараюсь. А когда я вернусь в Вашингтон, сообщу об этом остальным; чтобы они тоже не волновались.
— Обязательно сделай это. Мы ведь не хотим, чтобы они потеряли сон от волнения, правда?
— Нет, — ответил Кинг, не замечая сарказма Хоуки— Мы не хотим, чтобы они беспокоились.
Кинг покинул салун, а Хоуки подошел к стойке бара за своей бутылкой вина. Он поднял ведерко со льдом, в котором стояла бутылка, и направился к себе наверх. Комната была пуста; Кейт обещала прийти к нему, как только освободится…
Хоуки зажег масляную лампу, прикрутил фитиль, разделся и лег в постель. Натянув одеяло до подбородка и закинув руки за голову, он лежал неподвижно, и мысли его бесцельно перескакивали с одного на другое.
