– Прислуга Элизабет никуда не годится, – услышала Мария Йордан недовольный голос баронессы, доносящийся из гостиной. – Слуг надо хорошенько наказать.
Герти вообще не торопилась с едой, в конце концов, она здесь не повариха. Господам пришлось довольствоваться тем, что принесли с кухни. Разваренный картофель, кусочек сыра и банка соленых огурцов.
Мария Йордан не стала дожидаться, пока супруги фон Хагеманн выскажутся по поводу этой скромной трапезы. Она поднялась в мансарду, которую занимала вместе с Герти, надела пальто и шляпу. Когда она на цыпочках спустилась по лестнице, то услышала, как ругалась баронесса. В ее ругань вклинивался пискливый голосочек Герти, тихий, но настойчивый – она отнюдь не собиралась дрожать от страха перед госпожой.
«Бедная Герти, – подумала Мария Йордан. – Даже если этот Отто женится на ней – что хорошего из этого выйдет?» Но что поделаешь – ей нужно было думать в первую очередь о себе самой.
Ей предстояло пройти до виллы приличный отрезок пути, и она очень сожалела, что из-за нехватки электроэнергии во время войны движение трамвая было ограничено. Она шла мимо храма Святых Ульриха и Афры в направлении Якобервалл, в лицо ей дул сильный ветер вперемежку с мелким дождем, что было совсем некстати. Как глупо! Надо было накинуть дождевик, но возвращаться на квартиру отчаянно не хотелось. Было ли вообще разумно то, что она задумала? Она остановилась, когда ветер чуть не сорвал с ее головы шляпу, и пошла дальше. «Надо действовать осторожно, – подумала она. – Молодой хозяйке, несомненно, будет неловко, если кто-нибудь из персонала или даже членов семьи узнает эту новость, к тому же я в долгу перед ней. Да, она не всегда была добра ко мне, это так. Однако она из семьи Мельцер, и она взяла меня к себе камеристкой».
Когда Йордан добралась до ворот Святого Якова, дождь полил так, что ей пришлось укрыться внутри. Мимо нее в город промчались два груженых фургона. И хотя груз был прикрыт, она смогла разглядеть, что везли репу. Репу, из которой варили вместе с картофелем и морковью айнтопф. Немного постояв, она все-таки решила, несмотря на дождь, двигаться дальше: все равно промокла, так что уж лучше идти, чем стоять и мерзнуть на сквозняке.
Промокшая насквозь, она добралась до виллы и позвонила в служебный флигель. Ждать пришлось долго. Еще чуть-чуть – и она бы просто окоченела от холода. Наконец подошла Ханна и открыла дверь.
– Входите скорее, фройляйн Йордан. Я тороплюсь.
Она оставила дверь нараспашку и побежала на кухню, где Брунненмайер разливала в тарелки густой айнтопф. Ага, значит в лазарете раздавали обед. Йордан принюхалась: она вынуждена была признать, что Брунненмайер мастерски умела готовить и из простых картошки, морковки, сельдерея и кусочка сала могла сделать изысканнейшее блюдо.
– О, боже мой, Йордан, вы промокли до нитки! – воскликнула Фанни Брунненмайер. – Что вы вообще здесь делаете сегодня? Я думала, вы приходите только по понедельникам, средам и пятницам, а сегодня четверг.
Мария Йордан быстро сняла насквозь промокшие пальто и шляпу.
– Я помогу вам отнести тарелки с супом!
Повариха была настолько ошарашена этой необычной готовностью помочь, что просто онемела и уставилась на Йордан, словно пытаясь понять, не заболела ли та.
– Вы простудитесь.
– Ну что вы, неважно.
Из комнат прислуги можно было попасть прямо в больничную палату, где Ханна уже поставила на стол две супницы. Одна молоденькая медсестра наливала половником суп в маленькую миску, втыкала в него ложку и клала сверху ломоть хлеба. Мария Йордан поставила тарелки с дымящимся супом на стол и огляделась. Кровати стояли в два длинных ряда, разделенных центральным проходом. Повсюду были ширмы, сделанные из простыней, которые вешали на натянутую веревку. Вчера привезли пятнадцать новых пациентов, все они были прикованы к постели, некоторые получили такие тяжелые травмы, что никто не знал, выживут ли они вообще. Много душевных сил уходило на то, чтобы заботиться об этих бедных молодых парнях, подбадривать их и – когда конец был совсем близок – сидеть у их постели. Мария Йордан не знала, сможет ли она найти в себе столько сил, но ее юная хозяйка Элизабет, как оказалось, была способна на это. И кто бы мог подумать… Наконец она появилась из-за натянутой простыни, держа в руках пустую миску и кружку, и направилась к столу, чтобы разложить новые порции, но заметив Марию Йордан, удивленно свела брови.
– Что, разве сегодня уже пятница?
– Я пришла раньше, милостивая госпожа, – тихо вымолвила Мария Йордан. – Произошло нечто неожиданное.
– Позже, – сказала Элизабет и удалилась с двумя наполненными мисками.
Йордан решила подождать ее в кухне. Она помогла Ханне накрыть стол для медсестер и обслуживающего персонала, но когда Брунненмайер спросила ее, не хочет ли она пообедать со всеми вместе, она с благодарностью отказалась и побежала в больничную палату.
– В чем дело? – нетерпеливо спросила Элизабет.
– На пару слов, милостивая госпожа. Можем ли мы поговорить где-нибудь наедине?
Элизабет недовольно вздохнула, но затем все же открыла дверь процедурного кабинета, свободного во время обеденного перерыва.
– Так в чем дело? У меня не так много времени, Мария.
Дело конфиденциальное, и сообщить о нем нужно было тонко и деликатно. В этом отношении Мария Йордан оказалась неподготовленной, она описала все происходящее в квартире со всеми подробностями, о которых ей, вероятно, лучше было пока умолчать.
– Они сдвинули мебель? Опустили шторы? Заняли нашу спальню?
– Что я вам скажу, госпожа. Ваша свекровь даже перерыла все ваше белье. К сожалению, я не могла этому помешать, но я просто вскипела от негодования, клянусь. А потом этот странный слуга, который выглядит, как живой мертвец.
– Ах, вы имеете в виду Иоганна? Да он совершенно безобидный. Работает на Хагеманнов уже почти пятьдесят лет.
– Он разрубил скамейку топором. – Элизабет больше не слушала. Она села на табурет и положила руку на лоб, так что Мария Йордан уже забеспокоилась, что она упадет в обморок. – Боже мой, я должна была сообщить вам это как-то более бережно, но я сама пришла в ярость… Я принесу вам стакан воды, госпожа.
– Ерунда!
Элизабет энергично замотала головой, затем выпрямилась и сделала глубокий вдох. У нее нет ни времени, ни желания ссориться со своими родственниками.
– Если Риккарде и Кристофу нужна эта квартира, я не могу отказать им. Однако я, конечно, не готова жить там вместе с ними. Ни один человек не может требовать от меня этого.
– В этом вы совершенно правы, госпожа.
– Мое место здесь, Мария, – продолжила Элизабет. – Здесь, с этими несчастными молодыми людьми, которые пожертвовали ради отечества своими силами и здоровьем. Никогда еще за всю свою жизнь я не выполняла столь высокую задачу, и с этого момента я намерена посвятить себя ей целиком.
Она торжествующе посмотрела на Марию Йордан, которая вздохнула с облегчением. Совершенно очевидно, что Элизабет фон Хагеманн поборола ступор и была готова вновь вернуться к делам.
– Это означает… что? – спросила Мария Йордан, уже предугадывая ответ.
– Пока мои родственники живут на Бисмаркштрассе, я перееду в свою комнату на вилле. Позаботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы моя одежда и другие личные вещи были доставлены на сюда.
– А… могу я тоже вернуться с вами на виллу?
Элизабет уже положила руку на ручку двери, но теперь остановилась и обернулась.
– Я не могу принять это решение. Вам надо поговорить с моей золовкой.
17
– Как ты могла?!
Мари отчаянно замотала головой. Увы, она должна была, но не смогла это предугадать. Китти была Китти – она всегда делала то, что диктовали ей чувства. А чувства Китти часто были весьма противоречивы.
– Не устраивай истерику, Мари, – отмахнулась Китти. – В конце концов, это было не письмо. Всего несколько слов, которые я набросала на бумаге… фразы вежливости… По сути, это было ничто.
