– Почему, – прошептала Леонарда, старавшаяся не слышать оскорблений, которые сыпались на них со всех сторон, – почему вы им не скажете, что вы уже не принадлежите этому городу, что вы после вашего замужества – знатная дама нашей Бургундии?
– Потому что у меня нет никакого тому доказательства. Я не знаю, куда мой отец положил документы, подтверждающие мой брак…
– А я знаю. Ночью перед смертью ваш отец поведал мне многое…
– Возможно, вы не сможете всем этим воспользоваться. Мы не знаем, что с нами произойдет дальше, и больше всего я боюсь за вас…
– Потому, что я могу рассказать эту историю иначе, чем Иеронима! Не бойтесь за меня, я умею защищаться. К тому же я совершенно уверена, что вы можете рассчитывать на помощь сеньора Лоренцо. Мне кажется, он решил поддержать вас и защитить память вашего отца…
– Поэтому-то я и не могу рассказать, что я вышла замуж за Филиппа. Я рискую потерять моего последнего и самого могущественного защитника. Вот что меня еще беспокоит: вы не знаете, где Хатун? Я ее не видела с тех пор, как мы вышли из дома…
– Хатун должна была остаться там. Она не хотела присутствовать на погребении мессира Франческо.
– Хотелось бы надеяться, что с ней ничего не случилось. Эта отвратительная Иеронима никогда не была достаточно богата для того, чтобы позволить себе иметь рабыню. Она способна уже завтра продать Хатун на торгах.
Они подошли к старому дворцу. Слуги в зеленых ливреях открыли перед ними двери. Фьора и Леонарда начали подниматься по узкой лестнице, ведущей в зал Совета, где вскоре должна была решиться судьба Фьоры и тех, кто остался ей верен.
Комната была серой, скучной, почти пустой: соломенный матрац на двух деревянных подставках, одеяло все в дырах, распятие на когда-то белой стене, покрытой плесенью, табурет, скамейка с миской для умывания и двумя мятыми полотенцами и, наконец, ночная ваза под кроватью завершала ее убранство. Все это так напоминало тюрьму, что, войдя сюда, Фьора тотчас же хотела воспротивиться тому, что ее сюда поместили, но дверь с зарешеченным окошком сразу захлопнулась, и она услышала, как повернулся ключ в замочной скважине. Что все это значило?
Заседание в большом зале Сеньории прошло очень неспокойно. Иеронима повторила свое обвинение перед гонфалоньером и приорами, образовавшими нечто вроде трибунала. Марино подтвердил ее слова. Все так же, не поднимая глаз, он рассказал, что он видел в тот мрачный декабрьский день в Дижоне.
По словам этого бесчестного человека, Франческо Бельтрами чуть было не убил мужа Марии де Бревай, чтобы отобрать у него ребенка.
Тогда вмешалась Леонарда. Она нарисовала портрет Рено дю Амеля в самых мрачных тонах, на фоне которых сиял светлый образ юных любовников. По словам Леонарды, Франческо Бельтрами принял близко к сердцу эту печальную историю и был возмущен тем, что новорожденный ребенок, не повинный ни в чем, тоже должен был умереть. Леонарда рассказала о старом священнике, о крещении Фьоры, о том, что флорентийский купец сразу окружил ее заботой и любовью, как то требуется любому беззащитному ребенку, явившемуся в этот жестокий мир. Он хотел обеспечить своей дочери счастливую жизнь.
Франческо Бельтрами доверял Марино и осыпал его всяческими милостями. А теперь тот его предал ради этой женщины, которая, опустившись столь низко, обесчестила себя. Да, Франческо Бельтрами хотел, чтобы все признали дитя, любимое им всем сердцем, его настоящей дочерью. Разве он так уж сильно солгал? Разве Фьора действительно не была внебрачной дочерью дамы благородных кровей?.. Свою страстную речь Леонарда Мерее – Фьора впервые услышала полное имя своей воспитательницы – закончила, призвав все громы и молнии обрушиться на голову неверного слуги. Она пообещала ему ночи без сна, все горести мира постигнут его, а в конце жизни он будет обречен на вечные муки. Несчастный Марино весь съежился под градом ее проклятий и в конце концов упал на колени.
Тут вмешался Лоренцо де Медичи. Он горячо выступил в защиту своего умершего друга и его любимой, юной и безгрешной дочери. Лоренцо заклеймил позором Иерониму Пацци, призвав собравшихся обратить внимание на ее странное поведение: получив отказ на предложение выдать Фьору замуж за ее сына, она взывает к правосудию в деле, которое ее никак не касается. К сожалению, Лоренцо Великолепный совершил ошибку: он выступил против всего ненавистного ему семейства Пацци. Раздраженный Петруччи резко оборвал его, призвав быть более терпимым.
Для Сеньории, где, кроме многочисленных друзей Медичи, были, конечно, и их враги, сложилась довольно неясная ситуация, затруднявшая принятие решения. К тому же в дело вмешалось и духовенство в лице аббата Сан-Марко. Лоренцо любил уединяться в одну из келий этой обители и любоваться там фресками Анджелико. Аббат как примерный доминиканец слыл ревностным преследователем Сатаны и его творений. Для этого неистового монаха дитя любви, рожденное при кровосмешении и прелюбодеянии, есть не иначе как порождение дьявола, и крещение здесь ничего не значит. Напротив, омовение очистительной водой есть в данном случае еще одно святотатство.
Громовой голос аббата оказал сильное воздействие на «достопочтимых сеньоров», многие из которых были весьма простыми натурами.
Наступил решающий момент. Фьора ужаснулась при мысли, что ее могут отправить на костер, сложенный прямо перед старым дворцом… Получив неожиданную поддержку, Иеронима снова пошла в наступление, с особой яростью выдвигая обвинения против Фьоры. Обращаясь к приорам, она умоляла их положить конец позору, запятнавшему славную Флоренцию. Он может навлечь на город беды и проклятия…
Это было сверх всякой меры. Разгневанная Фьора бросилась к своей противнице. Она громко заявила, что это она убила своего кузена, а теперь хочет погубить его дочь с тем, чтобы завладеть несметным богатством Франческо Бельтрами.
Поднялись шум, сумятица, посыпались взаимные оскорбления. Началась чуть ли не драка между сторонниками Фьоры и Иеронимы. Петруччи пришлось призвать стражу, чтобы навести порядок в зале, который, по правде сказать, видел и не такое. Во Флоренции громкие ссоры любили почти так же, как празднества, кавалькады и шествия. Это был один из способов доказать, что, несмотря на могущество Медичи, республика еще существует.
Когда страсти чуть-чуть улеглись, приоры, посовещавшись с Лоренцо, сошлись наконец-то в едином мнении. До этого им никогда не приходилось разбирать такого рода дела, поэтому постановили так: наложить запрет на пользование или распоряжение всем имуществом покойного Франческо Бельтрами до принятия окончательного решения. Пока следует назначить управляющего. Его выбор был предоставлен банку Медичи. Это было необходимо, чтобы продолжить дела покойного негоцианта и не лишать работы его многочисленных служащих.
