Она понимала, что он ожидает прочесть на ее лице потрясение от его намека на насилие или, как минимум, резкое неодобрение. Она сохраняла спокойствие, демонстрируя только любопытство.
— Как он досаждал Ровене? — спросила она.
— Я упоминал, что Ровена была очень красива?
— Нет, эту подробность ты опустил.
— Неземное создание, блондинка с голубыми глазами.
— Настоящий ангел? — вежливо поинтересовалась Аделаида.
— Некоторые мужчины определенно так и считали.
Аделаиде хотелось спросить: «Включая тебя?», но она уже знала ответ. Он ведь женился на прекрасной Ровене.
— И некоторые ее клиенты рассчитывали, что они смогут купить не только ее предсказания, но и ее благосклонность, — продолжал Гриффин. — Один конкретный джентльмен воспылал к ней нездоровым влечением. Она отвергла его ухаживания, тогда он стал ее преследовать. Его подходы становились все более и более агрессивными.
Аделаида сложила руки на столе.
— Такого рода ситуации мне доводилось видеть.
Гриффин вскинул брови.
— Вот как?
— Да. Таких мужчин трудно остановить, а то и вообще невозможно.
— Упомянутый джентльмен стал оставлять ей записки, смысл которых сводился к тому, что если он ее не получит, то она не достанется ни одному мужчине. Помнишь, Ровена могла читать ауру. Она увидела достаточно, чтобы понять, что ее жизнь находится в опасности.
— И ты решил для нее эту проблему.
— Это была деликатная операция. Джентльмен, о котором идет речь, не был каким-нибудь безвестным клерком, которого никто не хватится, если он исчезнет. Он был человеком определенного ранга и положения, хорошо известным в свете.
Аделаида чуть подняла брови.
— С ним произошел несчастный случай, я правильно угадала?
— Действительно, это был трагический случай. Он спрыгнул с моста в приступе отчаяния. Родственникам пришлось приложить немало усилий, чтобы известие об этом случае не просочилось в газеты.
Аделаида подумала, что упомянутому джентльмену, несомненно, помогли спрыгнуть с моста.
— Я понимаю, — сказала она ровным голосом. — А что было потом?
— Ровена отплатила мне услугой за услугу: стала передавать мне информацию, которая до нее доходила. Потом я сам стал выискивать предлоги с ней встречаться. Через некоторое время я предложил ей стать моей женой, и она согласилась.
— И что произошло?
— Полтора года спустя она умерла в родах. Ребенок умер вместе с ней.
— О, Гриффин… — Она протянула руку через стол и дотронулась до его локтя. — Мне очень жаль.
Гриффин посмотрел на ее руку.
— Это было очень давно.
— Боль от таких потерь со временем слабеет, но никогда не проходит совсем. Мы оба это знаем. В любом случае Ровену убил не твой мир, она умерла от естественных причин, а не потому, что вышла замуж за криминального лорда. Почему после этой трагедии ты решил никогда не жениться и не заводить детей?
Гриффин поднял взгляд и посмотрел ей в глаза.
— Аделаида, из мужчин моей профессии не получаются хорошие мужья. Я был одержим построением собственной империи и стремлением защитить жизнь Ровены, свою собственную и тех, кто на меня работал. Я был полон решимости обеспечить Ровене безопасность, но не мог проводить с ней достаточно много времени. В результате она чувствовала себя как в ловушке. Она стала… беспокойной, не находила себе места.
— Она завела любовника?
— Ее любовником стал мой помощник и самый близкий друг, — сказал Гриффин. — Мы с ним работали вместе еще с тех пор, когда оба жили на улицах. После убийства моих родителей я никогда в жизни никому так не доверял, как Бену.
Аделаида вдруг все поняла.
— И ты доверил ему охранять Ровену?
— Он был ее телохранителем. Всякий раз, когда она выходила из дома, он шел с ней. — Губы Гриффина скривились. — Я хотел, чтобы ее защищал лучший из моих людей, когда я не мог делать это сам.
— Это очень грустно. История Ланселота и Джиневры.
Глаза Гриффина заблестели ледяным насмешливым блеском.
— С одним существенным отличием: я не король Артур.
— Да, это так, — совершенно серьезно согласилась Аделаида.
Он удивил ее одной из своих редких улыбок:
— Как это так? Разве ты не собираешься меня убеждать, что я — современный король-воин, только на свой манер?
Она тоже улыбнулась.
— Очень сомневаюсь, что у тебя хотя бы есть меч.
— И ты это говоришь после прошлой ночи? Я уничтожен.
Аделаида покраснела.
— Не смей поворачивать наш разговор на эту тему!
Гриффин перестал улыбаться и выпил еще чаю.
— Задним числом я понимаю, что решение назначить Ровене телохранителя было большой ошибкой, и мне следовало осознать ее еще тогда. На протяжении тех полутора лет она проводила гораздо больше времени с ним, чем со мной. Думаю, она стала видеть в Бене своего защитника. Кем он на самом деле и был. Черт, ведь это я поручил ему эту работу!
— Гриффин, прекрати сейчас же. Одно дело сожалеть о том, что случилось в прошлом, и совсем другое — брать всю ответственность за случившееся на себя. Не твоя вина, что Ровена влюбилась в своего телохранителя.
Гриффин слабо улыбнулся, но в выражении его лица не было и намека на юмор.
— Ты полностью освобождаешь меня от вины?
— Нет, не полностью. Судя по твоему рассказу, ты был не идеальным мужем. Твоя озабоченность своим… гм, профессиональным продвижением и безопасностью семьи определенно не помогла… — Аделаида смолкла на полуслове, ее вдруг осенила догадка. Еще один фрагмент головоломки встал на место. — О Боже, я поняла, что происходит. Ты был действительно одержим идеей защитить семью и своих товарищей. А позже стал задаваться вопросом, не является ли эта одержимость признаком того, что ты унаследовал родовое проклятие Уинтерсов.
«Первый талант наполняет разум растущим беспокойством, становишься неугомонным, нетерпеливым, и ничем это беспокойство не унять — ни долгими часами работы в лаборатории, ни крепким спиртным, ни маковым молоком». — Гриффин процитировал дневник Николаса. — У меня в те дни именно так и было. Правда, я не проводил часы в лаборатории. Я проводил их за созданием собственной империи. Но в итоге это привело к такому же результату. И Ровена, и ребенок умерли.
— Вот когда ты стал задумываться, не суждено ли тебе превратиться в Цербера, — заключила Аделаида. — А это, в свою очередь, каким-то причудливым образом навело тебя на мысль, что истинной причиной смерти твоей жены и ребенка было семейное проклятие.
— Возможно.
— Наверное, мне не следует задавать этот вопрос, но я должна. Ребенок был твой?
