Джиллиан говорила себе, что она осилит эту последнюю поездку с Камероном Смитом, и спокойно глядя, как он выскальзывает из фургона, будет радоваться, что наконец избавилась от него.
Она сможет это выдержать. Сможет.
Она хотела попросить отца, чтобы он сопровождал их, но старый доктор был очарован планом розария, сделанным Камероном с помощью ниток и планок с зарубками. Камерон также прошелся по запасам трав, сделанным Джиллиан, и раздобыл для ее отца разноцветные розовые лепестки. Лепестки помещались в клетки, образованные нитками, каждый лепесток представлял какой-то сорт роз. Уилтон Боуэн, уважаемый доктор хирургии, известный член королевской корпорации врачей, сидел перед камином и менял сухие розовые лепестки от квадратика к квадратику, планируя розарий, посадить который он весной, возможно, забудет.
А вот сама весна, конечно, наступит независимо от того, насколько темной и холодной окажется зима без Камерона.
– Вы готовы? – спросил Камерон. – Лошадь запряжена.
Джиллиан, кивнув, смотрела, как он запихивает мешочек за пояс и складывает плащ в небольшой узел с одеждой и бритвенными принадлежностями. Как только черный сверток оказался у него под мышкой, в ее доме не осталось ничего, напоминающего о том, что Камерон Смит жил здесь. Ей было больно видеть, насколько малый след он оставил. Дерево, штукатурка на стенах, мебель – ничто не сохранило отпечатка его присутствия. Джиллиан полагала, что сама она внешне тоже не изменилась; зато в душе у нее все встало с ног на голову. Она была в смятении. Ее настолько расстроил предстоящий уход Камерона, что она даже забыла подготовиться к выходу из дома. Ей нужно было немного времени для того, чтобы собраться с духом.
– Вы ничего не скажете моему отцу?
На скулах Камерона заходили желваки, и Джиллиан с болезненным удовольствием поняла: ему труднее расстаться с ее отцом, чем попрощаться с ней.
– Я не смогу все объяснить как надо…
– Я тоже, – возразила она.
– Но вы останетесь с ним, и ему будет легче. А с вами останется он. – Камерон с симпатией взглянул на доктора Боуэна. – Я полагаю, он очень скоро обо мне забудет.
Джиллиан почувствовала необъяснимую печаль. Он завидовал ее отношениям с отцом! Несмотря на то, что от врача и ученого, каким когда-то был Уилтон Боуэн, почти ничего не осталось, Камерон разглядел в нем человека и даже, может быть, немного полюбил его.
Пока она забиралась в фургон, Камерон стоял сзади, как делал постоянно, после того как она высмеяла его за попытку приучить ее к обходительности, от которой потом придется долго отвыкать. Джиллиан считала, что только она сама виновата в изматывающем ее чувстве сожаления. В этот раз ей так хотелось, чтобы он поднял ее и посадил на скамью, и она ощущала при этом его упругую силу и крепкие руки у себя на талии.
– Разве Мартин не поедет с вами? – удивленно спросила она.
– Нет, он пока останется.
– Следить за тем, чтобы я не передумала и не донесла властям?
– Нет, Джиллиан. Чтобы было кому помочь вам в случае неприятностей. – Камерон легко забрался в фургон и сел подальше от Джиллиан, чтобы не касаться ее.
Вожжи в ее руках вдруг стали скользкими – ладони вспотели, как это бывало, когда Джиллиан слишком надолго уезжала из дома.
– Но, Куинни, – крикнула она и хлопнула вожжами по спине лошади. Куинни натянула постромки, а Джиллиан потихоньку вытерла руки о край юбки.
Сумерки сгущались. Мягкий свет лампы, льющийся из окон дома, растаял позади них. Влажный воздух обещал вскоре превратиться в туман, и стук копыт Куинни по утрамбованной земле из-за густоты воздуха казался слишком громким.
Джиллиан чувствовала, что все было как в ту первую ночь, когда Камерон внезапно появился из темноты и навсегда изменил ее жизнь – слишком тяжелый воздух, слишком неподвижные деревья. Тишина, глубокая настолько, что стук сердца, казалось, вот-вот перекроет оглушительное цоканье копыт Куинни.
– Что-то не так, – внезапно сказала Джиллиан. – Похоже, за нами следят.
Камерон не стал насмехаться над ее страхами, и она ощутила горделивый трепет оттого, что он оценил ее интуицию. И тут же опять разозлилась на себя: что толку радоваться крохам, которые он ей бросил, уезжая из её жизни!
– Расставание, – наконец сказал Камерон. – Вот что увеличивает напряжение.
Она это прекрасно понимала. В ней все кипело от желания протестовать против того, чтобы эти неприятные минуты стали их последними совместными моментами. Она хотела выкрикнуть, что у нее набралось слишком мало воспоминаний о нем и их не хватит на оставшуюся жизнь. Однако это напряжение не имело никакого отношения к опасности, которую Джиллиан чувствовала так же явственно, как видела поднимающиеся от земли клубы тумана.
– Для скрывающегося мятежника у вас слишком слабая интуиция! В ту ночь, когда вы… когда вы пришли, я знала, чувствовала, что в темноте есть какая-то угрожающая мне опасность. Сейчас у меня точно такое же чувство.
– Не волнуйтесь, я с вами, Джиллиан.
– Ненадолго.
– Да. Ненадолго.
Джиллиан раздражал звук собственного хриплого дыхания, она не хотела его слышать, потому что ей важно было сосредоточиться на голосе Камерона, произносящем обращенные к ней слова прощания. Возможно, она сможет вспомнить его звучание, если попытается. Мамин голос она не помнила, только слышала обрывки колыбельной в хороших снах и те страдальческие крики. «Беги, Джилли, беги домой!»
Голос Камерона тоже скоро скроется в пустоте ее прошлого…
– Вы еще найдете свое счастье, Джиллиан, – сказал он.
– Конечно, а как же! Я буду петь, танцевать и веселиться, и люди будут удивляться, как мне удавалось так долго притворяться скромницей…
Камерон рассмеялся, тихо, совсем не обидно.
– На это стоило бы посмотреть.
«Ты мог бы это увидеть, если бы захотел. Ради тебя я бы ожила».
– Надеюсь, вы тоже найдете то, что ищете, – сказала она.
– О, я нашел это, Джиллиан. Я уже почти держал счастье в руках, но вынужден был расстаться с ним, чтобы ненароком не уничтожить.
Сердце Джиллиан подпрыгнуло от восторга. Он говорил о ней, о них. Она это знала. Она это чувствовала.
Между тем Камерон смотрел прямо перед собой, как будто вид, открывающийся между ушами Куинни, был самым увлекательным из всего когда-либо являвшегося его глазам.
Джиллиан решительно взяла себя в руки. Она справится с этим. Меньше чем через час Камерон навсегда покинет фургон и ее жизнь. Все эти предчувствия несчастья, душераздирающее желание находить скрытый смысл в совсем простых и невинных словах происходили исключительно из-за напряженности обстановки.
