Она повернулась к Дугалу:
— Я приготовила укрепляющее, которое обещала вашему брату. Зайдемте со мной в кухню на минутку, хорошо?
Я тем временем последовала за тыквоподобным задом служанки вверх по деревянной лестнице и неожиданно для себя оказалась в длинной, полной воздуха галерее. В отличие от других частей дома окна в этой комнате были двустворчатые; закрытые по случаю сырой погоды, они все же пропускали куда больше света, чем окна в фешенебельной мрачной гостиной внизу.
Джейли как травница явно знала свое дело. Комната была оборудована длинными сушильными рамами, обтянутыми марлей, крюками над небольшим очагом — для горячей сушки, а также открытыми полками вдоль стен; в полках были просверлены отверстия для лучшей циркуляции воздуха. Воздух напоен тонким, особенным ароматом сохнущих базилика, розмарина и лаванды. На удивление современный прилавок тянулся по одной стороне комнаты, на нем располагался примечательный по разнообразию ассортимент ступок, пестиков, чаш для смешивания, ложек — все безупречно чистое.
Прошло некоторое время, прежде чем появилась Джейли, раскрасневшаяся от подъема по лестнице, но улыбающаяся в предвкушении долгих послеполуденных часов за приятными занятиями: толчением трав и болтовней.
Пошел небольшой дождь, капли стекали по длинным стеклам окон, но в очаге горел огонь и было очень уютно. Я весьма радовалась обществу Джейли: ее острый язык и откровенно циничные высказывания составляли освежающий контраст с благонравными и робкими разговорами женщин в замке, кроме того, для женщины, живущей в маленькой деревушке, Джейли была весьма образованна.
Она знала при этом все скандальные истории, все, что происходило в деревне и замке в последние десять лет, и рассказала мне немало забавного. Как ни странно, она почти не касалась меня самой. Возможно, это было не в ее вкусе: она предпочитала узнавать обо мне от других.
Через некоторое время я услыхала какой-то шум, доносящийся с улицы, но решила, что жители деревни возвращаются с воскресной мессы. Церковь располагалась в конце главной улицы, от церкви Хай-стрит тянулась к площади, от которой веером расходились небольшие улочки и проулки.
Пока мы спускались от замка к кузнице, я, глядя на деревню сверху, сравнивала ее расположение с расположением костей руки, и это меня забавляло: Хай-стрит — лучевая кость, вдоль нее располагаются магазины и конторы, а также резиденции наиболее почтенных граждан; локтевая кость — Сент-Маргарет-лейн, параллельная Хай-стрит, но более узкая, на ней кузница, кожевенная мастерская и более мелкие заведения других ремесленников. Деревенская площадь (как и все виденные мной деревенские площади, она не квадратная, а скорее удлиненная) — ладонь и запястье, а несколько проулков и отдельных коттеджей — фаланги пальцев.
Дом Дункана стоит на площади, как и положено дому официального лица подобного уровня. Впрочем, суть здесь не только в статусе, но и в удобстве: площадь можно использовать в тех случаях, когда судебное дело, то ли по причине вызванного им общественного интереса, то ли по причинам чисто юридического порядка, выходило за рамки узкой компетенции Артура Дункана. К тому же, как пояснил мне Дугал, и позорный столб находится тут же — этакое безыскусное деревянное сооружение на небольшой каменной плите, водруженное в самом центре площади; по соседству с ним стоит еще один деревянный столб, экономно используемый то как место для порки, то как майский шест,[19] то как флагшток или коновязь — в зависимости от потребности.
Шум за окнами становился все более громким и гораздо более беспорядочным, нежели ровный гомон прихожан, расходящихся из церкви к своим домашним очагам, где их ждет обед. Джейли с нетерпеливым восклицанием отодвинула в сторону кувшины и распахнула окно, чтобы выяснить, что происходит.
Я присоединилась к ней у окна и увидела толпу мужчин и женщин, одетых ради посещения церкви в свои лучшие одежды, будь то куртка, юбка или чепец, а предводительствовал всеми жабообразный отец Бейн, который отправлял церковные службы как в деревне, так и в замке. Священник вцепился в парнишку лет двенадцати, судя по драным клетчатым штанам и вонючей рубашке — подмастерье кожевенника. Отец Бейн держал парня за шкирку, что было ему не так легко, потому что пленник ростом вышел побольше того, кто его толкал взашей. Толпа следовала за этой парочкой на некотором расстоянии, и угрожающий ропот раздавался словно гром после вспышки молнии.
Сверху мы увидели, как отец Бейн и мальчик вошли в дом. Толпа осталась снаружи, люди переговаривались и толкались. Те, кто посмелее, подбирались к окнам и старались заглянуть внутрь.
Джейли с шумом захлопнула окно, и говор у дверей дома ненадолго утих.
— Стащил что-нибудь, — бросила Джейли, возвращаясь к столу с травами. — Вечная история с мальчишками кожевенника.
— Что ему за это будет? — с любопытством спросила я.
Она только пожала плечами, пересыпая между пальцев в ступку сухой розмарин.
— Думаю, это зависит от того, как нынче у Артура с пищеварением. Если он благополучно позавтракал, мальчишка отделается поркой. А если у него запор или газы мучают, — она брезгливо поморщилась, — воришке отрежут ухо или отрубят руку.
Я пришла в ужас, но вмешиваться напрямую не решалась. Я была чужая, к тому же англичанка, и хоть я считала, что как обитательница замка имею право на некоторое уважение, мне не раз приходилось замечать, как жители деревни исподтишка делали знак «от дурного глаза», когда я проходила мимо. Мое вмешательство могло навредить мальчугану.
— Не могли бы вы сделать что-нибудь? — обратилась я к Джейли. — Поговорите с мужем, попросите его быть… э-э… помягче.
Джейли оторвалась от работы, явно удивленная. Мысль о вмешательстве в дела мужа, очевидно, никогда не приходила ей в голову.
— А в честь чего это вы о нем беспокоитесь? — спросила она с любопытством, но не враждебно.
— Естественно, я беспокоюсь! — воскликнула я. — Он совсем еще мальчик. Что бы он ни сделал, он не заслуживает того, чтобы его искалечили на всю жизнь!
Она подняла светлые брови: аргумент, видимо, показался ей неубедительным. Однако она снова пожала плечами и вручила мне ступку и пестик.
— Чего не сделаешь ради дружбы, — сказала она, округлив глаза.
Она поискала что-то на полке и достала бутылку зеленоватой жидкости, на этикетке которой красивым почерком было написано: «Экстракт перечной мяты».
— Пойду напою Артура вот этим и тем временем попробую что-нибудь сделать для парня. Может оказаться уже слишком поздно, — предупредила она. — Уж если в дело влез этот прыщавый пастор, он постарается добиться самого жестокого приговора, какой только возможен. Но я попытаюсь. А вы пока толките розмарин.
