Она зашторила окно и погасила верхний свет, но когда она повернулась и направилась в свое купе, герцогиня остановила ее.
— Побудь со мной, — попросила она. — Я не в силах оставаться одна.
Гардения послушно присела на край дивана, и, с бокалом бренди в руке, герцогиня начала свой рассказ…
Поезд мчался сквозь ночь, унося их все дальше от опасности; герцогиня сидела на диване с бокалом бренди в руке и говорила, говорила, говорила… Она совсем забыла о том, что Гардения была ее племянницей и гораздо моложе ее. Она разговаривала с ней, как со своей сверстницей, как с женщиной, которая способна понять, что она пережила, и какой странной и временами увлекательной была ее жизнь. За эти часы Гардения внезапно повзрослела.
Ее не шокировало то, что она услышала. Она просто впервые начала понимать многие вещи, которые раньше ставили ее в тупик. Она со стыдом стала осознавать, что она была глупа и невежественна и что жизнь со всеми ее сложностями может быть очень странной и в то же время прекрасной.
Ей казалось, что тетя Лили вспоминает свое прошлое, пытаясь дать оценку своей жизни.
Временами Гардения чувствовала, что, если бы ее не было здесь, тетя Лили все равно продолжала бы говорить, потому что ей было необходимо расставить все на свои места и увидеть вещи в их истинном свете. Этот уносящийся поезд увозил герцогиню от ее прошлой жизни, которая была полна и разнообразна, а временами прекрасна, а впереди ее ждало будущее, неизвестное, сомнительное и довольно пугающее.
Она рассказывала о том, как она впервые приехала в Париж, о своем первом муже, который очаровал ее и, казалось, способен был избавить ее от однообразного и унылого существования; слишком поздно она узнала, каким он был нудным, посредственным и дрянным человеком.
— Но это не имело значения, — продолжала герцогиня. — В тот момент, когда я появилась в Париже, я поняла цену своей красоте и возможностям, которые она передо мной открывала. Мужчины влюблялись в меня с первого взгляда, они ходили за мной по пятам, они изыскивали немыслимые способы, чтобы быть представленными мне, меня превозносили, мне поклонялись, и практически с первой же минуты я стала признанной королевой Парижа.
Она замолчала и снова наполнила свой бокал. По мере того, как проходили часы, ее речь становилась все более неразборчивой, но ее ум продолжал работать четко и ясно; она не сбивалась и не путала событий. Она говорила так, будто читала вслух книгу или описывала происходящее на сцене.
— Я пробыла в Париже уже два года, когда познакомилась с герцогом, — продолжала она. — Он, как и все другие мужчины, которых я встречала, упал к моим ногам и провозгласил, что я самое прекрасное создание, которое он когда-либо видел. Но герцог был не таким, как все остальные, он был настоящим ценителем красоты. Красота была для него всем — его хобби, его жизнью и его единственной любовью.
Герцогиня замолчала на секунду, а затем тихо рассмеялась.
— Все были с самого начала уверены, что я его любовница, — сказала она. — Как же они все заблуждались! Герцогу нужно было лишь одно — смотреть на меня.
Она взглянула на Гардению.
— Я ни на секунду не думаю, что кто-нибудь в это поверит, но это правда, — улыбнулась герцогиня. — Самый большой восторг он испытывал, когда я позировала перед ним обнаженная на фоне каких-нибудь ослепительных восточных шелков или на специальном возвышении, которое он соорудил в нашей огромной гостиной.
— А вы ничего не имели против того, чтобы позировать ему в таком виде? — спросила Гардения.
Герцогиня улыбнулась.
— Если говорить правду, я сама была влюблена в свою красоту. Восхищение всегда ударяет в голову, а кроме того, что касалось герцога, это доставляло ему огромное удовольствие, а он столько для меня делал.
— Значит… он никогда не был вашим мужем по-настоящему? — попыталась понять Гардения.
— Он дал мне свое имя, свое богатство и свое поклонение, — ответила герцогиня, — а мне ничего больше и не требовалось. Я полагаю, все эти годы я была тем, что называется «холодная женщина». Я хотела, чтобы мужчины восхищались мною, но я не хотела, чтобы они до меня дотрагивались, хотя все они только это и пытались сделать. И хотя никто этому не поверит, я была верна своему мужу.
Она еще глотнула бренди и продолжала.
— Конечно, женщины меня ненавидели. За мной же ухаживали не только одинокие мужчины, но и мужья, любовники и сыновья. Женщины не могли меня выносить и лишь ждали случая отомстить. И их час настал!
— Что же произошло? — поинтересовалась Гардения.
— Герцог умер, — ответила герцогиня, — и я обнаружила, насколько я одинока, не потому, что я овдовела, а потому, что я начала стареть. О, Гардения, нет ничего ужаснее, чем построить всю свою жизнь на своей внешности, а затем обнаружить, что красота начинает увядать, и что бы ты ни делала, ничто не может остановить этот процесс.
— Но вы все еще очень красивы, — горячо воскликнула Гардения, желая утешить ее.
Герцогиня лишь покачала головой.
— Я никогда не была особенно умной, — сказала она, — но в то же время я не совсем глупа. Я видела, как моя фигура тяжелеет, как мое лицо становится старым и морщинистым; и я начала пить, чтобы забыться, а это только ухудшало дело.
— О, тетя Лили, мне так жаль! — вскричала Гардения.
— Теперь все эти женщины смогли осуществить свою месть, — продолжала герцогиня, как бы не слыша ее. — Они изгнали меня из общества. Когда я была на вершине славы, я не желала иметь с ними дела, а теперь, когда я перестала привлекать внимание мужчин, они не захотели принять меня в свой круг. И тогда я стала устраивать вечеринки. Сначала я делала это потому, что мне нравилось играть в азартные игры; мне доставляло удовольствие приглашать своих старых друзей поиграть два-три раза в неделю. Они тоже были азартны, и со временем к ним стала присоединяться молодежь. Все было очень тихо и прилично, пока я не повстречалась с бароном.
Голос герцогини внезапно стал более глубоким, и Гардении показалось, что в глазах ее неожиданно вспыхнул огонь, а пьяное, усталое лицо преобразилось.
— В один прекрасный вечер я встретила его у «Максима», — сказала герцогиня, — и в тот момент, когда я увидела его и когда он впервые заговорил со мной, я поняла, что это тот самый мужчина, которого я искала всю свою жизнь.
— Вы полюбили его? — недоверчиво воскликнула Гардения.
— Я полюбила его, — повторила герцогиня, и голос ее неожиданно смягчился. — Генрих был тем мужчиной, о котором я всегда мечтала. Он не боготворил меня, он не имел желания сидеть и любоваться мной. Он был настоящим мужчиной, властным, волевым, способным добиться всего, что он хочет; с ним я чувствовала, что ничто не имеет значения, кроме того, что он мужчина, а я женщина.
