Лорелей успела спросить себя, не слишком ли быстро наступило примирение, и тут же решила, что Аргус честно заслужил прощение: нашел силы искренне поделиться сокровенным и даже не скрыл, что презирает себя за преступное легкомыслие. Но лед растопил даже не сам рассказ о прошлом, а последнее признание: возлюбленный сожалел о том, что ей довелось увидеть его таким, каким он был в годы ранней молодости. Предстать в невыгодном свете ему не хотелось — значит, ее мнением он все-таки дорожил.
В этот момент Аргус добрался до ее груди, и стало окончательно ясно: решение о полном и безоговорочном прощении принято правильно. К тому же оно позволяло немедленно доказать любовь, нежность и способность принять своего мужчину таким, каков он есть и даже был много лет назад, — со всеми слабостями, ошибками и заблуждениями. Если Олимпия права, то именно в подобной преданности Аргус нуждается больше всего. Так зачем же сдерживать чувства, если и душа, и тело переполнены высокими порывами?
Лорелей с готовностью уступила волне желания. Вот горячая ладонь скользнула между ее ног. Вожделение мгновенно смыло тень смущения: прикосновение показалось не просто интимным, но и властным.
— Обхвати меня ногами, милая, — хриплым голосом попросил Аргус и непослушными пальцами расстегнул бриджи: страсть отказывалась медлить.
— А разве не обязательно ложиться? — удивленно спросила Лорелей.
— О, скоро узнаешь, что существует множество способов познать блаженство!
Их тела соединились, и она поняла, что любимый не ошибся. Последней ясной мыслью стал недоуменный вопрос: сколько же их всего — этих удивительных способов?
— Думаю, пришла пора отправиться в садовый дом и застрелить этого человека.
Герцог Санданмор стоял у окна и смотрел, как дочь прошла по темной аллее, явно стараясь остаться незамеченной, и скрылась за дверью, которой обычно пользовались только слуги.
— Боюсь, ваша светлость, что подобное событие способно серьезно огорчить леди Лорелей, — невозмутимо изрек Макс.
— В то время, когда я решил остаться в стороне и не настаивать на официальном ухаживании, трудно было предположить, что падение в принципе возможно. Остались ли у тебя сомнения в том, что он ее погубил?
— Ни малейших, хотя я бы оспорил уместность употребления слова «погубил».
Рональд повернулся и смерил дворецкого (а по совместительству и лучшего друга) суровым взглядом.
— Ты ее видел. Неужели возьмешься утверждать, что отношения не перешли критическую черту?
— Нет, не возьмусь.
— Запретить ей встречи я не мог — в конце концов, это он зажег в ее глазах огонь. Должно быть, следовало поступить иначе.
— Огонь, ваша светлость?
— Огонь, сияние, свет. — Герцог неопределенно взмахнул рукой. — Одним словом, жизнь. Лорелей исполнилось двадцать три года. За ней ухаживали весьма достойные джентльмены, но сама она ни разу не проявила к ним интереса. А впервые услышав от нее имя Уэрлока, я сразу заметил и интерес, и огонь. Наконец-то дочь встретила своего человека, способного подарить радость.
— Судя по всему, это у него получается замечательно.
— Макс! Они любовники, готов держать пари!
— С моей стороны было бы глупо его принять, поскольку заранее известно, кто выиграет.
— Он должен стоять здесь и просить ее руки!
— Это непременно произойдет, только несколько позже. Дело в том, что парень считает себя абсолютно непригодным для семейной жизни. Это мне по секрету объяснила леди Олимпия. Едва приехав, баронесса сразу почувствовала, откуда дует ветер. До недавних пор все браки в их семье не приносили ничего, кроме страданий, и сэр Аргус сделал вывод о существовании некоего проклятия Уэрлоков. Если верить письменным источникам, то же самое касается и Вонов. Лорелей придется изменить его взгляды.
Герцог нахмурился.
— В семье были несчастные браки?
— Множество. Жены оставляли мужей, мужья бросали жен. А самое страшное, что и те и другие категорически отказывались от детей и не желали иметь с ними ничего общего. Если вникнуть в историю семьи, то тенденция просматривается вполне определенно. Необычная одаренность передается по наследству и служит камнем преткновения в отношениях. Проще говоря, разрушает семьи.
— Печально. Но какое отношение имеет эта история к его нежеланию жениться на Лорелей?
— А вы хотите жениться после всего, что испытали в последнем браке?
— Черт возьми, конечно, нет! Но что же делать? Неужели сидеть сложа руки и ждать, пока дочь подарит мне внука, так и не выйдя замуж?
— Нет. Прежде чем это произойдет, Уэрлок одумается. Я наблюдал за ними, ваша светлость. Возможно, он и не желает признать, что влюблен, но так оно и есть. Не исключено, что даже попытается сбежать, однако непременно вернется.
— Надеюсь, ты прав, Макс. Очень не хочется его убивать. Хлопотно, грязно, Лорелей будет плакать. Да и человек он хороший, даже несмотря на то, что соблазняет мою дочь.
— Папа, Аксель и Вольфганг зовут нас на рыбалку!
Аргус посмотрел на сыновей, а потом взглянул в окно: перед садовым домом собралась разношерстная компания: герцог, полдюжины детей и угрюмый мистер Пендлтон терпеливо ждали ответа. Дариус и Олуэн провели в Санданморе всего три дня, но уже успели подружиться с его многочисленными обитателями и чувствовали себя как дома. Сэр Уэрлок еще не решил, как к этому относиться, но отказать мальчикам в удовольствии не смог.
— Идите, — разрешил он. — Только постарайтесь хорошо себя вести. Не испытывайте терпение герцога озорством и дурными манерами.
— Пожалуй, порыбачу вместе с ними, так будет надежнее, — решил Стефан и вышел вслед за кузенами.
Аргус долго смотрел в окно. Стефан шагал рядом с герцогом: новые знакомые что-то серьезно и увлеченно обсуждали. Вспомнились забавные слова Дариуса. Сын сказал, что аура его светлости вызывает улыбку. И все же, несмотря на эксцентричность, Рональд был человеком редкой доброты и порядочности, заботился о слугах, работниках, арендаторах и нежно любил свою небольшую армию — как собственных детей, так и приемных.
И все же судьбу его трудно было назвать безоблачной. По словам Лорелей, два из трех браков отца оказались неудачными, но это обстоятельство отнюдь не мешало герцогу радоваться жизни. Интересно, нельзя ли извлечь из чужого опыта полезный урок? Нет, вряд ли. Лорду Сандану никогда не приходилось сражаться с проклятием, тяготившим Уэрлоков и Вонов. Его дети не рассказывали, что за столом сидит призрак, не просили викария приберечь для церкви разговоры о дьяволах и вечных адских муках, не спрашивали, что мама и незнакомый дядя делали на софе в утренней комнате. Теперь Олимпия лишь отшучивалась, но Аргус знал, что яростные потоки брани, которые мать обрушила на нее в тот день, до сих пор отдавались в сердце острой болью.
