Когда они проехали еще несколько миль, Пен заметила, что Джулиан, кажется, немного остыл. Во всяком случае, тишина перестала быть такой гнетущей.
– Ты думаешь, Джулиан, – попробовала спросить она, – что Джонс преследовал нас всю дорогу?
– Думаю, что да. Глазбери, очевидно, предполагал, что ты поедешь к Клео заручиться ее свидетельствами.
– Если так, Джулиан, – покачала она головой, – то он не преследовал меня, а опережал. Он всегда опережал меня, все эти годы.
Пен вдруг охватила новая тревога.
– Послушай, Джулиан, – робко начала она, – если Джонс все время преследовал меня, то он ведь видел, что ты все это время был со мной.
– Джонс, должно быть, извещал графа по почте. Но тебе-то что за забота?
Пен промолчала. Она была не согласна с Джулианом. Ее это очень волновало. Хорошо, что Джулиан освободил ее. Но радость сменилась вдруг страхом – тем самым страхом, что погнал ее в Ливерпуль. Страхом не за себя – за Джулиана.
Если Джонс действительно посылал отчеты графу, то Глазбери скорее всего заподозрил, что Джулиан – любовник Пен. Джонс сейчас в тюрьме, но ведь граф в конце концов может нанять и другого такого Джонса. Глазбери богат, а людей, которым все равно, за что платят, лишь бы платили хорошо, не так уж и мало.
Пен сама не заметила, как уснула в карете. Когда она проснулась, был уже полдень. Карета подъезжала к дверям постоялого двора в какой-то деревеньке.
– Остановимся здесь, в Братоне, – произнес Джулиан. – С таким экипажем, как наш, мы везде будем привлекать внимание. Но здесь по крайней мере меньше народа.
Они заказали два номера на втором этаже. Как только слуга разнес их вещи по номерам и удалился, Джулиан зашел в номер Пен.
Выражение его лица не предвещало приятного разговора.
– Все-таки будешь ругаться? Что ж, ругай – я заслужила... – вздохнула Пен.
– Ругаться я не буду. Во-первых, зачем сотрясать воздух, во-вторых, Пен, ты не маленькая, сама знала, на что шла и чем рисковала. Но я все-таки хотел бы знать: зачем ты это сделала?
– Джулиан, я уже, кажется, сто раз объясняла тебе. Я не могу бороться с ним, не могу все время бегать от него, жить в постоянном страхе. У меня нет выбора, Джулиан! Он все равно сильнее меня.
– Я не об этом, Пен. Почему ты не дождалась меня?
– Просто не могла. Решила, что чем раньше, тем лучше.
– Пен, – брови Джулиана сошлись на переносице, – ты специально сделала это втайне от меня. Почему?
– Послушай, Джулиан, это что, допрос? Я не обязана отчитываться перед тобой! Я тебе не жена!
– Это не допрос, Пен. Ты отдалась мне, стало быть, смею надеяться, я для тебя что-то да значу. Или по крайней мере значил на тот момент. Исчезаешь, даже не попрощавшись. Почему?
Никогда еще взгляд Джулиана не был так мрачен. Казалось, вся комната мрачнела от этого взгляда. Еще немного, и его глаза начнут метать молнии.
– Джулиан, – начала Пен, – уверена, что Клео не сама повесилась. Я недооценивала графа, не думала, что он способен это сделать. Оказалось, способен. И с ней, и со мной, и... – Пен замолчала. Чтобы хоть как-то успокоить нервы, начала распаковывать свой саквояж.
– Со мной, – закончил Джулиан.
– Джулиан, я не знала, что люди графа все время преследуют нас. Я хотела бежать, но, кажется, от него никуда не убежишь!
Джулиан зашел к ней за спину.
– Понятно, – произнес он. – Ты не хотела, чтобы пострадал я.
– Джулиан, если бы ты пострадал, я бы себе этого никогда не простила! Я недооценивала всю степень опасности. Если бы я знала раньше, что это опасно и для тебя, Бог свидетель, никогда не стала бы подвергать тебя этому риску! Да, я виновата, не хватило ума, не спорю.
Взяв Пен за плечи, Джулиан повернул ее к себе. Взгляд его по-прежнему был сердитым, но что-то в нем изменилось.
– Не надо этого делать снова, Пен, – проговорил он. – Ты всю жизнь это делала. Пора наконец прекратить!
– Что «это», Джулиан? Не понимаю!
– Ты всю жизнь жертвовала собой ради безопасности других. Ты не разводилась с Глазбери, чтобы твоя семья не оказалась вовлеченной в скандал, ты и вышла за него ради других.
– Вышла за него ради других? – Пен была удивлена не на шутку. – Ничего не понимаю! Что это значит, Джулиан?
– Разве твоя мать не говорила тебе? Ваша семья тогда испытывала большие финансовые затруднения, а Глазбери обещал за тебя солидный куш.
– Она ничего такого не говорила... Глазбери не давал ни мне, ни ей никаких денег! Я просто вышла за него по молодости и по глупости, мне льстило, что он граф.
– Твоя мать, по сути дела, продала тебя этому графу. Даже братья твои ее тогда осуждали.
– Ты лжешь! – Пен задыхалась от негодования. – Как ты смеешь!
– Пен, я видел бумаги. Да ты и сама не могла не знать.
– Как ты смеешь обвинять мою мать?! Это ужасно!
Пен готова была дать ему пощечину, но только схватила шаль и выбежала из комнаты.
Она пулей слетела вниз по лестнице, выскочила во двор и побежала по пыльным деревенским улицам, мимо крестьянских домов и лавчонок, ища уединенного места, где могла бы выплакать обиду.
Наконец, она нашла тихий уголок во дворе уединенной церкви. Опустившись на тропинку среди кладбищенских могил, Пен дала волю слезам.
Злость постепенно остыла, но она мучительно думала, могла ли в самом деле ее мать так поступить?
Джулиан действительно скорее всего видел эти чертовы бумаги. В качестве семейного адвоката он имел доступ ко всем документам их семьи.
Пен присела на скамью рядом с кустиком чахлых цветов. На душе у нее было муторно.
Неожиданно на траву легла чья-то тень. Пен подняла взгляд. Перед ней стоял Джулиан.
– Да, мама настаивала на моем браке с Глазбери, – заговорила она, не дожидаясь его слов, – но она всегда отзывалась о нем хорошо. Помню, я было заикнулась, не рано ли мне замуж, может быть, подождать еще хотя бы год. А она тогда сказала, что мы не можем себе этого позволить. Вывозить меня в свет недешево, а отец и так не умеет экономить – наделал долгов.
– И наверняка взывала к дочерней любви.
– Именно так. – Она посмотрела на него. – Но я уверена, Джулиан: мама не знала, что он за человек. Знала бы, никогда не выдала бы меня за такого.
– Пен, я тоже не считаю, что твоя мать желала тебе зла, но речь сейчас не о ней. Речь о том, что ты всегда жертвовала собой ради других. Это говорит о твоем добром сердце, Пен. Но я тем не менее очень сердит на тебя. Позволь мне самому решать, что делать и чем рисковать!
Он вынул из кармана пачку каких-то бумаг и положил на скамью.
– Что это? – спросила Пен.
– В этих бумагах, можно сказать, твое будущее. Здесь банковские счета и рекомендательные письма. Помешать тебе ехать в Америку я не в силах, но я не допущу, чтобы ты ехала туда без гроша в кармане.
