Продолжая прижиматься к груди Антонио, девушка с болью в сердце смотрела на разбитое лицо и окровавленную фигуру отца. Сейчас он выглядел не разъяренным бойцом, а усталым, изможденным старым воином. Антонио выглядел не менее плачевно: рукав рубашки промок от крови, вся одежда была испачкана.
— Оставь мою дочь, Карриоццо, — сухо потребовал Людовико.
— Дорогой… — Монна осторожно тронула плечо супруга. — Оставь их. Антонио спас твою дочь от османцев, так неужели обидит ее на родной земле? Пусть он позаботится о Мальвине и проводит ее в замок, А я помогу тебе… — женщина запнулась и тут же исправилась: — Ты поможешь мне. Я так переволновалась, что едва стою на ногах. Помоги мне добраться в мою спальню. Вот так, обними меня за плечи.
— Хорошо… — проворчал Бельфлер. — Имей в виду, Карриоццо, сейчас ты в очередной раз подвергаешь честь моей дочери опасности. Не забывай, что расплата обязательно наступит. Лучше отпусти мою дочь. Слуги помогут ей и без тебя добраться в замок.
Выслушав его речь, Антонио криво усмехнулся. Его рука еще крепче сжала талию девушки, и, не говоря ни слова, он потянул Лали в сторону поджидавших их носилок.
— Как ты? — поинтересовался Людовико, войдя в комнату, где в полном молчании сидели его дочь и Карриоццо.
По распоряжению Доминики слуги графа успели (хотя и с большой неохотой) позаботиться о рыцаре, оскорбившем их господина. Антонио умыли, перевязали раны и даже облачили в чистую одежду. Карриоццо понимал, что должен немедленно оставить дворец и отправиться в палатку, где его ожидали Филиппе и слуги, но присутствие Лали мешало ему так поступить. Именно поэтому он продолжал сидеть возле окна, ведя молчаливый разговор с дочерью графа.
Увидев отца, Лали испуганно сжалась в комочек.
— Она все еще потрясена случившимся, — сообщил Антонио, словно извиняясь, что все еще находится возле девушки.
— Я прекрасно себя чувствую, — встрепенулась Лали и с вызовом уставилась на Карриоццо.
— Рад за тебя. Еще раз осмелюсь посоветовать графу запретить тебе появляться на трибунах, — произнес Карриоццо и направился к двери.
— Антонио, — окликнул его Бельфлер. — Я не поблагодарил тебя за то, что ты вступился за Мальвину перед епископом.
— Я сделал это ради нее.
— Я вижу, что Мальвина тебе небезразлична. Почему же ты упрямишься? — вздохнул Людовико. — Женись на моей дочери, и сразу исчезнут все наши проблемы.
— Она пришлась вам не ко двору?
Девушка почувствовала себя так, будто в нее попала молния. Неужели Антонио спросил это всерьез?
— Я не хочу расставаться с Мальвиной, но если это восстановит мир между нашими семьями и сделает мою девочку счастливой, я отдам ее тебе.
— Нет, — равнодушно проговорил Антонио. — Я дал клятву вернуть Лали на родину и сдержал свое обещание. Оплату за работу я уже получил. Приданое вашей дочери будет лишним.
Тяжело дыша, Лали смотрела на то место, где еще секунду назад стоял Антонио, только сейчас понимая, почему Доминика разорвала помолвку с Филиппо. Старший Карриоццо еще более невыносим, чем младший. Лали испытывала непреодолимое желание догнать мерзавца и осыпать ругательствами на итальянском и турецком языках. Однако она сдержалась.
— Мне жаль, моя девочка. Жаль, что я не могу уничтожить этого наглеца и окончательно разбить твое сердце. Ты очень любишь его? — спросил Людовико.
Лали вздрогнула. Как он мог догадаться?
— Не хочешь говорить? — он осторожно притронулся к ее волосам. — Это твое дело. Что же касается епископа… Если он сочтет тебя исповедующей ислам…
— Я — христианка! — возмутилась девушка. — Но не понимаю, что дурного в человеке, исповедующем иную веру? В Стамбуле никого за это не преследуют!
— Ты ошибаешься. Многие приверженцы истинной веры погибли от рук мусульман. И точно так же иноверцы находят свою смерть от наших соплеменников. Тебя не должно сейчас это беспокоить. Думай о себе. Тебе следует поглубже спрятать свои османские привычки, чтобы не возродить подозрений. Епископ Строцци весьма влиятелен среди служителей церкви и очень злопамятен.
— Я попробую, но это будет нелегко, — тяжело вздохнула Лали.
Карриоццо не явился на ужин во дворце, хотя слуга уверил, что раны, полученные во время сражения, оказались поверхностными и не доставляют его хозяину сильного беспокойства.
Лали ощутила глубокое разочарование. Ей казалось, что в глазах Антонио она сумела разглядеть тоску, подобную той, что видит в услужливых зеркалах. Но отсутствие Карриоццо за пиршественным столом убеждало, что она ошиблась. И теперь она снова и снова повторяла себе, что Антонио не достоин ее, а в глубине души продолжала надеяться, что это неправда, и Карриоццо обязательно появится.
После ужина музыканты взяли в руки свои инструменты, призывая присутствующих оставить столы, чтобы предаться дружному веселью. Лали очень хотелось танцевать, но грусть мешала ей забыться, поэтому девушка незаметно выскользнула из зала и принялась бродить между колоннами, опоясывающими нижний этаж, где шел пир. Но задорная музыка все же сумела оказать на Лали свое коварное воздействие, и девушка невольно принялась отбивать ногой ритм в такт мелодии и мягкому перезвону колокольчиков, привязанных к ее щиколоткам.
Она осознанно надела браслеты, решив бросить вызов епископу Строцци. Он обвинил ее в том, что она предала свою веру? Что ж, она докажет ему, что не боится его. Не боится потому, что в ее жилах течет итальянская кровь, хотя думает и чувствует она, скорее всего, как турчанка.
— Чего ты добиваешься?
Из-за колонны выскользнула Монна. Было заметно, что мачеха кипит от гнева, но старательно удерживает на своем лице дружелюбную улыбку.
— О чем ты говоришь? — изображая изумление, Лали пожала плечами.
— Каждый твой шаг сопровождает перезвон колокольчиков.
— Ты ошибаешься, — ответила девушка и намеренно сильно качнула ногой.
— Ты — настоящая дочь своего отца. Подобная проказа вполне в его духе, — улыбка Монны стала еще очаровательнее. — И, тем не менее, ты сейчас же снимешь свои дурацкие колокольчики!
— Не понимаю, о чем идет речь.
— Похоже, ты плохо понимаешь, что играешь с огнем. С костром инквизиции!
— Я не знаю, о чем ты говоришь. Но подозреваю, что ты тоже ведешь свою игру. Случайно, не в любовь с бывшим женихом? — не опуская пристального взгляда, со злой насмешкой спросила Лали.
— Сейчас же отправляйся в свою комнату! — прошипела Монна. — Иначе все поймут, что у тебя под юбкой.
